УДК 316. 32. 000.141

Д.Е. Муза (д-р филос. наук, проф.)

Донецкий национальный технический университет

dmuza@mail.ru

УСТОЙЧИВОЕ РАЗВИТИЕ НА ПЕРЕКРЕСТКЕ
ГЛОБАЛЬНЫХ ПРОЦЕССОВ: В ПОИСКАХ ОПТИМАЛЬНОЙ МОДЕЛИ

В статье анализируется проблема устойчивого развития на основе существующих в современной философии и науке представлений о формате, специфике и направленности глобальных процессов. Раскрывается содержание принципа коэволюции, при помощи которого возможно регулировать глобальный мир в сторону повышения его организованности и прогнозируемости.

Ключевые слова: устойчивое развитие, глобальные процессы и их типология, модель устойчивого развития, принцип коэволюции.

Последние годы как нельзя лучше стали подтверждением той простой истины, которая была провозглашена в рамках многолетней деятельности Конференции ООН по окружающей среде и развитию, и получила нормативный статус в Рио-де-Жанейро (1992), а затем была окончательно закреплена решениями Всемирного Саммита по устойчивому развитию в Йоханнесбурге (2002). Речь идет о концепции устойчивого развития, которая прошла путь от интуитивного зондирования общемировой ситуации – до детальной политико-правовой и организационно-деятельностной операционализации идеи глобальных изменений, с сохранением базисных естественных и социальных условий.

Однако такое положение дел только на первый взгляд кажется удовлетворительным. Скорее речь должна идти о весьма скромном прорыве в этом направлении. Точнее, о периодическом соскальзывании мировой системы в опасно-нестабильную колею (мировой финансовый кризис, техногенные катастрофы, «политическое цунами» на Севере Африки и Ближнем Востоке и т.д.). К примеру, известный американский глобалист Т.Л. Фридман в своей последней книге прямо заявил: «глобальное потепление, стремительное увеличение среднего класса во всем мире и быстрый рост населения могут привести к тому, что наша планета станет угрожающе нестабильной» [1, с.10]. Перечисленные факторы, по его мнению, негативно влияют на энергетику (усугубляют энергетический голод), усиливают топливный диктат, ведут к климатическим изменениям, интенсивному исчезновению флоры и фауны планеты. В этой ситуации, Америка, подвергнув ревизии многое из собственного опыта, навязанного миру, в т.ч., освободившись от «вредных привычек», должна «возглавить лидерство в решении мировых проблем» [1, с.10].

Конечно, такая инициатива похвальна, но она должна опираться на ряд концептуальных презумпций, вновь и вновь легитимирующих соединение социальных, экономических и экологических компонентов в единую планетарную модель развития, и, в конечном счете, не отменяющих пресловутое лидерство Америки[1].

Ниже, в рамках данной статьи, я планирую исследовать возможность реального использования концепции устойчивого развития в контексте перекрещивания глобальных процессов в геобиосоциальном кластере, под названием «глобализация». Причем, таком перекрещивании, которое, по мнению У. Бека, подчиняется «всемирно-исторической метавласти глобализации», занятой игрой в «кругооборот глобализации» с весьма неопределенными последствиями для всего мира [3, с.88-168]. Замечу, что в этом направлении уже сделаны шаги, иногда робкие, а иногда последовательные (работы О.Г.Билоруса, С.И.Валянского, М.Г.Делягина, А.И.Зеленкова, Д.В.Калюжного, Л.Г.Мельника, В.Проданова, А.В.Толстоухова, А.М.Черныша, А.Д. Урсула и др.). Тем не менее, остается неопределенность в понимании принципов организации и регулирования глобальных процессов, которые все меньше напоминают ноосферную презумпцию академика В.И.Вернадского. Между тем, именно она является главным научно-мировоззренческим credo современной эпохи, «чистым идеальным типом», с которым так или иначе связаны мировоззренческие и ценностные искания человечества.

В этом контексте в первую очередь целесообразно вспомнить принятую на саммите в Рио-де-Жанейро в 1992 году Рамочную конвенцию об изменении климата (РКИК). Основная её цель – стабилизация «концентрации парниковых газов в атмосфере на таком уровне, который не допускал бы опасного антропогенного воздействия на климатическую систему. Такой уровень должен быть достигнут в сроки, достаточные для естественной адаптации экосистем к изменению климата, позволяющие не ставить под угрозу производство продовольствия и обеспечивающие дальнейшее экономическое развитие на устойчивой основе» [цит. по: 4]. Соглашение было подписано 150 странами и вступило в силу 21 марта 1994 года. На сегодняшний день к конвенции присоединились 190 стран мира. Эта конвенция стала базой для следующего – Киотского Протокола (г. Киото, Япония), принятого в 1997 году. В соответствии с ним, развитые страны к наступившему 2012 году должны сократить уровень выбросов парниковых газов на 5,2 % в сравнении с 1990 годом. Но дифференцированные показатели для каждой из стран весьма красноречивы: наибольшие количественные показатели по сокращению эмиссии у Германии (21 %), Великобритании (12,5 %), члены ЕС и Швейцарии (8 %), США (7 %), Японии и Канады (6 %). Согласно приложению Протокола, развивающиеся страны не обязываются сокращать выбросы парниковых газов. В 2005 году Протокол вступил в силу... Однако, если вспомнить то обстоятельство, что в большинстве развитых и развивающихся стран институционализированы принципы монетаристского глобализма, то говорить о стабилизации положения дел – не то что в экосистеме, в самой глобальной экономике – попросту не приходится [5, p.80-111].

Несколько отступая в сторону, нужно указать на концептуальную основу предложенных ранее нормативных документов, призванных к действенной регуляции существующих процессов. Ею является идея устойчивого развития (sustainability development), введенная в оборот Международной комиссией по окружающей среде и развитию (комиссия Г.Х. Брундтланд) в докладе «Наше общее будущее» (1987). В нем, между прочим, говорится о том, что УР – «это развитие, которое удовлетворяет потребности настоящего времени, но не ставит под угрозу способность будущих поколений удовлетворять свои собственные потребности». Вместе с тем, эта идея[2], если взять контекст её обычного использования, в т.ч., в социально-политических и экономических процессах, выглядит достаточно вариативно. Тем не менее, она указывает на сознательное сохранение естественных условий жизни при направленном осуществлении обществом тех или иных проектов. При этом, считает немецкий философ и социолог Г. Бехманн, идея устойчивого развития циркулирует между наукой и политикой, в сфере знания и в сфере практики, пока не образуя однозначного концепта [7, с.140-142].

Отсюда проистекает различная трактовка данного понятия: в США и в Западной Европе оно означает сохранение уровня и темпов экономического развития, плюс обеспечение высокого уровня доходов граждан (нередко за счет ресурсов других стран и народов). В странах Центральной Европы оно соотносится с принципом стабилизации прав населения (в т.ч., экологических), повышением уровня социальной защищенности. Для России и некоторых государств СНГ данная идея связывается с надеждой на улучшение уровня жизни, с отсутствием социальных, техногенных и природных катаклизмов. В странах Азии, прежде всего в Китае и Индии, идея устойчивого развития имплицитна религиозно-этическим доктринам, но пересматривается и дополняется в связи с активной модернизацией.

Тем не менее, именно научный взгляд на данную идею, позволяет сформулировать и вполне определенное понятие, и разработать эффективную, регулирующую концепцию. В общем виде она сосредоточена вокруг представления об управляемом, системно сбалансированном социоприродном развитии, не разрушающим окружающую природную среду и обеспечивающим безопасное, неопределенно долгое существование цивилизации [8]. Однако имеет смысл обратиться к ряду уточняющих существо данной научной, и одновременно практической проблемы моментов.

Так, в соответствии с подходом российских авторов А.Д. Урсула и Ф.Д. Демидова, она может быть прояснена при помощи двух основных признаков: антропоцентрического и биосфероцентрического. Первый указывает на выживание человечества (страны) и способность (возможность) его дальнейшего непрекращающегося (устойчивого), непрерывно долгого развития; второй связан с сохранением биосферы, как естественной основы всей жизни на Земле, её устойчивости на фоне продолжающейся эволюции, с тем, чтобы дальнейшее развитие человечества не происходило в экофобной форме [9, с. 24]. Иначе говоря, понятие устойчивого развития может быть определено как форма социоприродного развития, которая обеспечивает выживание и непрерывный прогресс общества и не разрушает окружающую природную среду (особенно биосферу). Но такого формализирующего дело определения никак не достаточно, даже в случае указания на содержание его противопонятия – «неустойчивого» (хаотического) развития.

Например, такой ход мысли встречаем у известного российского ученого-экономиста и политического деятеля Х.А. Барлыбаева. Он полагает, что в мире имеет место система общей неустойчивости, элементами которой являются: военно-политическая неустойчивость; социальная неустойчивость; демографическая неустойчивость; финансово-экономическая неустойчивость; межцивилизационная неустойчивость; морально-нравственная неустойчивость; ненадежная личная безопасность человека [10, с. 152].

Конечно, в этом представлении сделан акцент на всех без исключения сферах, где, так или иначе, проявляет себя хаос (разупорядоченность). Объем этого понятия, тем не менее, предельно широк, что суживает его содержательную сторону. Но если принять во внимание тот факт, что совокупная деятельность человечества уже превысила по многим позициям (скрытая гонка вооружений, ресурсная сфера, загрязнение окружающей среды) степень устойчивости, то понятно стремление ученых представить УР в виде альтернативы прежнему, природно-разрушительному курсу цивилизации модерна.

В свою очередь, для перехода на качественно альтернативный путь развития, нужны определенные шаги, включающие в себя демонстрацию несостоятельности прежних практик, и напротив, иллюстрирующие преимущества новых. Иными словами, операционализация принципа УР в ряде государств, равно как и на международном уровне, привела экологов к необходимости введения показателей состояния всей био-социо-техно-экономической системы. Измерение состояния тех или иных мировых площадок производится при помощи определенных индикаторов и индексов УР.

Конечно, как и любые другие количественные показатели, индикаторы и индексы дают приблизительную картинку реальных факторов и связей. Но их учет всё же обеспечивает объективность в понимании процессов, протекающих в реальности. Остановимся на них чуть подробнее.

Под индикаторами принято понимать непосредственно измеряемые по определенным критериям характеристики изучаемого объекта или процесса. И поскольку познание ведется в системном ключе, то в настоящий момент в таких измерениях задействованы социальные индикаторы, индикаторы санитарии окружающей среды, экономические индикаторы, энергетические индикаторы, жилищные индикаторы и собственно индикаторы устойчивости. Последний индикатор наиболее важен, ведь он дает наиболее полное видение взаимосвязи между показателями, а значит, более точно (емко) воспроизводит саму реальность. Так, при его практическом использовании в расчет берутся следующие показатели: 1) изменение климата; 2) уменьшение озонового слоя; 3) эутрофирование (ухудшение качества воды в водоёмах из-за антропогенного воздействия); 4) кислотные проблемы; 5) токсическая контаминация; 6) качество окружающей среды в городских условиях); 7) биоразнообразие: 8) ландшафты; 9) отходы; 10) водные ресурсы; 11) лесные ресурсы; 12) рыбные ресурсы; 13) деградация почв [11, с.101-102].

В свою очередь, под индексами понимается показатель, получаемый в результате сопоставления двух или нескольких индикаторов, при этом он указывает на взаимные связи между отдельными факторами состояния системы. К примеру, кроме индекса человеческого развития в различных методиках иногда используется показатель т.н. следа[3]. Таковыми являются: а) «экологический след»; б) растениеводческий след; в) животноводческий след; г) лесной след; д) рыбный след; е) энергетический след; ж) строительный след [11, с.104-107]. С другой стороны, существуют подходы, направленные на агрегирование (укрупнение показателей путем их объединения в группу). Такой прием нередко используется в мировой практике. Здесь реализуется идея выявления нескольких индексов, главные из которых – экономического (I эки), экологического (I эи) и социального (I си) порядков. С их помощью и определяется индекс устойчивого развития (I ур). В Украине также существует прецедент, реализованный Институтом прикладного системного анализа НАН, который свидетельствует о поиске суммы индексов: социального, экономического и экологического.

Конечно, согласование этих трех составляющих представляет собой задачу огромной сложности как для отдельно взятого государства, так и для планеты в целом. И здесь своё слово должна сказать социальная философия, изучающая закономерности взаимодействия общества и природы. На этом пути предлагается учитывать закон убывающей отдачи Тюрго – Мальтуса, закон незаменимости биосферы В.И.Вернадского, законы Б.Коммонера и ряд других. Но при всей сложности сложившейся ситуации и попытках её изменения, основная нагрузка здесь выпадает на сознание, на субъективный полюс рассматриваемой системы. Отсюда озабоченность, связанная с экологической вменяемостью человека.

Но прежде чем говорить о ней, нужна некоторая методологическая интродукция, посвященная пониманию специфики глобальных процессов. Тем более, что одно из основных заданий современной глобалистики, состоит в изучении глобального развития как совокупности коэволюционирующих глобальных процессов и систем и выявлении закономерностей (тенденций) их динамики. Т.е, данная категория приобретает стратегическое значение для выстраивания моделей управления развитием, придании глобальным процессам некоторого упорядоченного (ноосферного) вида.

В этой связи следует напомнить, что уже в советской глобалистике сложились все предпосылки для интерпретации глобальных процессов в связном эволюционном ключе. Так, академик Н.Н.Моисеев, опираясь на эволюционные идеи в области биологии (Ламарк–Лайель–Дарвин–Докучаев), а также на ноосферное учение академика В.И.Вернадского, писал: «единый процесс развития охватывает неживую природу, живое вещество и общество. Эти три уровня организации материального мира – звенья одной цепи» [12, с.35]. Причем, весь связно-дифференцированный процесс развития должен быть описан единым языком и в рамках единой схемы. По сути дела, все работы академика Н.Н. Моисеева, вышедшие в постсоветский период, можно рассматривать как решение этой сложнейшей задачи. В одной из последних своих работ он настаивал на принципиальной важности информационного (а не только вещественного и энергетического) взаимодействия между элементами Универсума как единой системы. Прежде всего, на взаимодействии человека и Вселенной, взятых в едином эволюционном контексте: «каждый элемент системы, обладающий сознанием, способен получать информацию о системе лишь в тех пределах, которые определяются его положением в системе и уровнем его эволюционного развития...» [13, с.102].

Сегодня эту идею связно-дифференцированной логики космо-планетарного развития Вернадского – Моисеева используют и другие авторы. К примеру, А.Д.Урсул утверждает, что «уже исследуемые и пока не включенные в в познание глобальные процессы (и глобальные системы) разделяются на три основные группы: социальные, социоприродные и природные существующие и проявляющиеся в общепланетарном масштабе» [14, с.5]. Иначе говоря, перед нами грандиозная панорама космо-, гео-, био-, и антропосоциогенеза.

Однако такая расчлененность целого имеет свой смысл тогда, когда она просматривается на трех этапах глобальной эволюции: космической, планетарной и социоприродной планетарно-космической. В свою очередь на этом эволюционном пути можно проследить генезис трех миров: мира неживой природы, живого вещества и социального развития (разумных существ) [14, с.12]. Естественно, что каждый из них имеет свои законы организации и развития, но они по настоящему синергируют после «Большого Социального Взрыва», или расширения социоприродной сферы до планетарно-космических пространственно-временных масштабов. Но такой ракурс рассмотрения переводит нас в плоскость Большой истории (Big History).

Замечу, что дана категория фиксирует путь, которым прошла Вселенная от большого взрыва (Big bang) и образования нашей галактики – до текущего момента в истории человечества. Прежде всего, глобализации, о которой предметный разговор пойдет в следующей теме. Тем не менее, уже сейчас нужно внести ясность в характер исторических трансформаций, приобретших, как мы помним, с 1500 года определенные формы и направленность.

Так, российский исследователь Л.Е.Гринин полагает, что ситуацию можно описать, прибегая к известной марксистской категории производительных сил. В истории человечества производительные силы соотносились со следующими структурными уровнями: 1) природным; 2) социально-природным; 3) социально-техническим; 4) научно-информационным [15, с.136]. На двух последних уровнях, по сути, человечество и проявляет себя как геологическая сила. Спрашивается: в каких направлениях действует эта сила, если пройдены эры архея, раннего и позднего протерозоя, палеозоя, мезозоя и кайнозоя?

Ответ на этот вопрос только кажется простым: во-первых, на геосферу; во-вторых, на биосферу; в-третьих, на антропосферу или на самое себя. В перспективе – на космос. Но формы и интенсивность этих воздействий неодинаковы, тем более, в свете принципа социального опосредования. И тут правомочен взгляд, в соответствии с которым глобальные процессы четко дифференцированы на: 1) процессы, возникающие в результате научно-технического и технологического прогресса; 2) производственные процессы, получившие форму транснациональной кооперации; 3) экономические глобализационные процессы, выражающиеся в расширении и укреплении мировых экономических связей, свободном движении капитала, усилением мирового влияния ТНК, движении на мировом рынке труда; 4) экологические глобальные процессы, связанные с использованием природных ресурсов, с выбросами предприятиями вредных веществ, другими воздействиями человека на окружающую среду; 5) политические процессы, проявляющиеся в новых реалиях взаимодействия государств (объединенная Европа), ослаблении государственных границ, увеличении свободы передвижения граждан, капиталов, услуг, возникновении межгосударственных мировых общественных организаций, усилении их роли в мировой политике, влиянии ТНК, выработке новых форм принятия мировых политических решений, большая открытость мировой политики благодаря глобальной Интернет-сети; 6) социальные процессы, часто возникающие на локальном уровне и перерастающие в общемировые социальные процессы, например социальные движения в защиту окружающей среды, объединение людей в единую глобальную сеть общения, расширение культурного, духовного и познавательного кругозора, рост толерантности, обретение большей экономической, политической и духовной свободы, принятие общих стандартов в жизненном стиле (мировая мода, тенденции в питании и здоровом образе жизни и т.д.), протестные движения и террористические угрозы; 7) все природные явления, оказывающие глобальное воздействие на живую и неживую природу, и конечно же, на Человека [16, с.88-89].

Разумеется, данная схема не исчерпывает количественного и качественного разнообразия глобальных процессов, подтверждением чему служат следующие доводы. Первый состоит в том, что все глобальные процессы можно редуцировать к феномену глобализации, как главной магистрали социоприродных взаимодействий. Причем, как конструктивных, так и деструктивных. Второй заключается в акцентации внимания на противоречии между информационным вектором нынешней ступени развития и происходящей на ней вещественно-энергетической динамикой. Третий связан с планетарно-космическиим расширением планетарной ступени, т.е. переводом названных процессов в иные масштаб и качество. Но если первые два варианта вполне реалистичны, то третий может рассматриваться как гипотетический, из-за отсутствия объективных предпосылок для его полноценной реализации.

Итак, существует мнение, о том, что сегодня все глобальные процессы можно свести к ноосферным. Именно последние, согласно отечественному автору В.В.Буряку, и определяют темпы и характер динамики нынешних глобальных трансформаций [17, с.28]. Аргументация здесь следующая. Науки, технологии и экономика – в их глобальном измерении – дают экспоненциальный рост цефализации. Прежде всего, развития информационных сетей в планетарном масштабе. Отсюда и трактовка глобального пространства как продукта тотальности технологий и экономической стандартизации, правда имеющего свою «теневую сторону» [17, с.63]. Говоря о ней, хотелось бы подчеркнуть несколько важных аспектов.

Считается, что информационная революция минимизировала «индустриальный труд», место которого занял «неовеществленный» или «нематериальный труд». Последний предстает в двух ипостасях: а) как труд интеллектуальный или лингвистический, направленный на решение конкретных проблем, символических или аналитических задач, а также на конструирование лингвистических выражений; б) как труд «аффективный», корреспондирующий с технологиями создания определенных состояний (непринужденности, благополучия, удовлетворения, беспокойства, страсти), а также манипуляцией ими. Но самое важное, что продуктами этого труда являются нематериальные объекты, статус и значение которых возрастает с каждым днем [18, с.139 и сл.].

В отношении такой прогрессии как раз и существует серьезный скепсис, если не сказать больше. Так, российский философ Кутырев В.А. в своем триптихе описал разворачивающуюся глобальную драму, заключающуюся в нарастающем противостоянии: 1) естественного и искусственного; 2) культуры и технологии; 3) человеческого и иного. В этом контексте вполне справедливо мнение о том, что демиургом всего искусственного стал человеческий разум, проекты которого опредмечены в технике. Отсюда структурное отождествление ноосферы и техносферы. Далее, культурная история людей больше не отождествляется с религиозными чувствами и моралью, образностью искусства и литературы, наконец, живым общением. Напротив, Духу предпочтен Разум, ныне способный только расчету, калькулятивности, технологической функциональности и эффективности, кибернетичности и манипулятивности. Перспектива здесь очевидна: ноо-техно-инфоинтеллектоцентризм задает новый регистр бытия, и, прежде всего, «бесчеловеческого, слишком бесчеловеческого» [19, с.10]. Эти опасения, между прочим, небезосновательны. В ХХ веке критикуемые Кутыревым идеи стали «нормативными» в научно-фантастических произведениях А.Кларка, А.Азимова, Ст.Лема. Более того, фильм братьев Вачовски «Матрица» дал художественное обобщение многих из существующих ныне тенденций. Эта конструкция стала предметом острых дискуссий. Но предлагается также и научное видение «эскалации антропогенеза», в т.ч., за счет «виртуального антропогенеза» (Е.И. Головаха). Но самое поразительное состоит в том, мудрость человечества, на которую так надеялся академик В.И.Вернадский, остается за пределами высоких технологий. Если конечно не считать под мудростью как таковой идею трансгуманистов о сверхразуме, или, например, идею Internet + человечество = Гиперорганизм с новым интеллектом [20, с.244-264].

В конце концов, вопрос о коэволюции естественного и искусственного, культуры и тектуры, человеческого и постчеловеческого – в рамках такой тенденции – заметно обостряется. Иное дело переориентация на универсально-эволюционистское миропонимание, которое претендует на оптимальную динамическую модель. Чаще всего в рамках развиваемой учеными концепции универсального (глобального) эволюционизма подчеркивается важнейшая закономерность мироцелостности – направленность развития мирового целого на повышение своей структурной организации. Вся история Вселенной – от момента сингулярности до возникновения человека – предстает как единый и направленный процесс эволюции материальных систем, самоорганизации, саморазвития материи. Причем, как правило, позитивный, поскольку цефализация в природе и обществе дополняется коэволюционными и конвергентными тенденциями. Тем более что эти процессы уже не стихийны, а подотчетны «коллективному разуму». А значит, в число таких принципов включен и принцип управления.

Не секрет, что Н.Н.Моисеев, как главный теоретик школы универсального эволюционизма, поначалу связывал рост организованности и эффективности управления мировых процессов с проблемой принятия коллективных решений. Ссылаясь на теорию Ю.Б. Гермейера, он полагал, что структура многих кооперативных механизмов, методика их анализа и алгоритмическая реализация зависят от адекватного понимания структуры целей и интересов участников той или иной ситуации [21, с.279-280]. Позже он возлагал надежды по самоогранизации на Рынок, под которым понималась самоорганизация как таковая [22, с.133 и сл.]. Но если в неживой и живой природе Рынок был относительно прост и эволюционировал вместе со всей материей, то «включение» Разума в Рынок привело живое вещество (и возможно Вселенную) в качественно новое состояние. Прежде всего, речь идет о человечестве, активность которого складывается из активности каждого и всех, и оттого разнообразие и вариабельность бытия растет. В этом смысле Рынок получает новую базу для поиска новых каналов эволюции.

Однако есть и другая точка зрения, в соответствии с которой каждый объект Вселенной (планета, органический мир, общество) имеет волнообразное течение эволюционной активности, которая может, как увеличиваться, так и уменьшаться. При этом управление эволюцией в варианте идеологического форсажа, который ранее связывался с марксизмом, а теперь с неолиберализмом, – не годиться, поскольку оно приведет современную цивилизацию к гибели [22, с.386-405]. Поэтому вопрос о суператтракторе бытия мегасистемы, а тем более, современной земной цивилизации, остается открытым. Речь идет о разных моделях развития, конституировавшихся за пределами мегаидеологий модерна и по прежнему (хотя и в разной степени) претендующих на формирование эволюционного вектора. Итак, какой, сугубо земной (да и то, экономоцетрический – мир как Супермаркет, как у большинства экономистов и обывателей), трансцендентный (теологический – «точка Омега», как у П. Тейяра де Шардена или «Эдем» о. Павла Флоренского), или космический (космический интеллект, как у русских космистов и В.И.Вернадского) идеал довлеет над нынешним человечеством?

Для прояснения этого вопроса нужен шаг, ведущий к самой мировоззренческой сути принципа УР, который задаёт и поддерживает позитивную форму социоприродного развития, причем, в условиях, когда эта форма методично трансформируется, если не сказать, разрушается. Тем самым возникает вопрос о глобальных регуляторах, причем действующих на уровне сознания субъектов технической и экономической деятельности.

Думается, здесь могут быть две линии аргументации: этическая и правовая. Для иллюстрации этического подхода, воспользуемся идеями академика Н.Н.Моисеева. Он, между прочим, полагал, что понятие «устойчивого развития» бессмысленно с научной точки зрения, поскольку развитие и устойчивость – это онтологически разные процессы (состояния). Если и возможно их соединение, то в интеллектуально-духовной области. Отсюда этическая перспектива их сочленения, которая выражается в двух императивах: экологическом и нравственном. Экологический императив гласит: «человеку необходимо научиться согласовывать не только свою локальную, но и глобальную (всепланетарную) деятельность с возможностями Природы». Или: «людям необходимо осознать потребность в установлении жестких рамок собственного развития, необходимость согласования своей деятельности с развитием остальной биосферы» [13, с.48]. Нравственный же императив регламентирует новую мораль в пределах существующего сообщества цивилизаций: «то, что было допустимо в прошлом, уже недопустимо сегодня» [13, с.50]. Здесь очевидный намек на войны и антисоциальные практики ХХ века, преодолевая которые, люди XXI века возьмут на себя ответственность за судьбу всех и каждого. Кроме того, вооружившись экологическим императивом, к человечеству придет сознание своей прямой причастности к биосфере и ответственности за неё. Только так может быть рождено и планетарное сообщество, и восстановлена разрушенная общая экологическая ниша.

Реальным поводом к разговору об «устойчивом развитии» также является то обстоятельство, что современный человек, вооруженный средствами НТР, по сути, действует против эволюционных законов. Дабы восстановить эти законы (которые, как скажем, системогенетический закон[4], между прочим, являются законами самого вида homo), учеными введен и обоснован принцип коэволюции. Здесь нужно указать на его общее содержание. Итак, принцип коэволюции означает поиск равновесного состояния природы и общества в условиях, когда обе величины имеют различающуюся структуру, функции и главное, расходящиеся векторы движения! Причем настолько, что биосфера представляет собой бальзаковскую «шагреневую кожу», заметно сжимающуюся благодаря «прогрессивной» поступи социальной системы. Между тем, практическим следствием, вытекающим из коэволюционного принципа, является создание глобальной сети биосферных заповедников, основной функцией которых выступает сохранение природных и природно-антропогенных систем. Часто, на фоне общего экологического неблагополучия.

Но если выполнение этических норм сопряжено с массой трудностей объективного и субъективного характера, то более «короткая» правовая регуляция имеет все шансы войти в нашу жизнь и стать действенным инструментом исправления ситуации. Иначе говоря, чтобы избежать экологической катастрофы, нужны соответствующие компенсации экологических издержек, которые распределены между корпорациями и государством. Конечно, первая мера приведет к сокращению прибыли компаний, а вторая к повышению налогов. Но справедливо требование: без определенного объема налоговых поступлений решение экологических вопросов государством просто невозможно. Поэтому, в современных процессах все явственнее проступает мотив платного природопользования (имеется в виду плата за природные ресурсы, за загрязнение окружающей среды и другие виды воздействия человека на окружающую среду). Он в свою очередь опирается на принцип: «загрязнитель – платит». Но речь идет не только о ситуациях post factum, но и об упреждении нежелательных последствий природопользования.

Поэтому большая часть западных стран, некоторые государства СНГ (включая Украину) и остального мира уже внесли в законодательные акты экологические нормы, в т.ч., ввели экологическое страхование. Также речь идёт о корректирующих ситуацию налогах и субсидиях. Применительно к глобальному контексту вполне справедливым кажется предложение А.П. Федотова о ренте (рентном числе), которую необходимо взимать со стран за пользование биосферой, предоставляющую людям среду обитания со стабильным климатом [24, с.132]. Понятно, что львиная доля этой ренты будет отнесена к государствам, представляющим западную цивилизацию. По крайней мере, об этом говорят чудовищные долги западных государств: США – 14 300 000 000 000 $; ЕС – 13 720 000 000 000 $ и т.д., «заработанных» на динамике проста, а также суммарная техногенная нагрузка, которую они породили и продолжают наращивать (в т.ч., размещая производства за собственными границами).

Тем не менее, находятся западные эксперты, которые по-прежнему воспринимают не-западные общества крайне предвзято, при этом, снимая с себя какую бы то ни было ответственность за стихийность (слабую регулируемость) глобальных процессов. Так, американский политический публицист Дж. Киндж находит, что даже при смене формации с коммунистической на новую, социалистически-капиталистическую, остаются серьезные просчеты в области охраны окружающей среды, сельском хозяйстве, энергетике, водоснабжении [25, с.208-250]. Как следствие, полагает он, в самой большой – с точки зрения народонаселения – стране мира, наблюдается «коллапс социального доверия» [25, с.250-88]. Он выражается в самых разных вещах, таких как отток молодежи на Запад с целью получения образования и трудоустройства. И тут заклинания КПК малоэффективны. Однако он сам признает, что «Китай по большей части обязан своим восхождением системе свободной торговли, созданной Америкой после второй мировой войны, но он кровно не связан с этой системой» [25, с.356]. Тем самым, вина за «китайское экономическое чудо» целиком лежит на Поднебесной. Но в чем же состоит эта «кровная» неродственность, сюрпризы от которой так беспокоят Вашингтон и другие западные столицы?

Сам Киндж, нужно отдать ему должное, одним штрихом обозначает нормативно-институциональную сторону жизни Китая, а именно, здесь имеют место «взаимные сочетания» Инь и Ян, распространяющиеся, как минимум, на бизнес и политику [25, с.295]. Но не они ли регулируют природопользование в ходе стремительного техногенного скачка, отношения между классами китайского общества, наконец, формулу внутренней и внешней политики? Представляется, что мы вообще имеем дело китайским вариантом принципа коэволюции, апробированного тысячелетиями и востребованного в XXI веке. Причем, как принципа действенного! Не это ли почувствовал упомянутый вначале статьи Т.Фридман, когда написал: «если бы только мы могли стать Китаем на один день...» [1, с.500]. Наверняка тут сработал «инстинкт социального бессмертия», который свойственен американцам. Но он же характерен для китайцев, созидающих «общество Сяокан», равно как и других народов.

Но если человечество все же заинтересовано в создании и операционализации конструктивной модели устойчивого развития, то необходим конкурс («ярмарка») фундаментальных идей, способных гармонизировать эволюционные потоки, при этом, не утратив прежние глобальные системы – природу и человечество, равно как и человека в его био- социо- и антропо-срезах. В этом смысле идея митоза биосфер (М.Нельсон), идея глобальных решений и компромиссов (Н.Н.Моисеев, А.Д.Урсул), а также идея управляемого глобального развития (Д.М.Гвишиани), в известном смысле раскрывают главное научно-мировоззренческое credo В.И.Вернадского, его ноосферный проект. Судьба последнего как раз и зависит от закрепления тех инструментов, которые, с одной стороны, обуздывают безграничный и неконтролируемый рост, а с другой, создают систему мотивации для долгосрочной имманентно-непротиворечивой динамики. Причем, без отбора на американоцентризм, неолиберализм, рыночный фундаментализм и монетаризм, экопопулизм и этический релятивизм, этих главных «провокаторов» глобальной неустойчивости.

Список литературы

1. Фридман Т. Жаркий, плоский, многолюдный. Кому нужна «зеленая революция» и как нам реконструировать Америку / Т. Фридман. – М.: АСТ: Астрель, 2011. – 572 с.

2. Сорос Дж. Мыльный пузырь американского превосходства. На что следует направить американскую мощь / Дж. Сорос. – М.: Альпина Бизнес Букс, 2004. – 192 с.

3. Бек У. Власть и ее оппоненты в эпоху глобализма. Новая всемирно-политическая экономия / У. Бек. – М.: Прогресс-Традиция, Изд. дом «Территория будущего», 2007. – 464 с.

4. Рамочная конвенция ООН об изменении климата. – Режим доступа: unfccc.int /resource/docs/convkp/convru.pdf [электронный ресурс].

5. Yakunin V.I. Economic Policy Ideology / V.I. Yakunin, V.E. Bagdasaryan, S.S. Sulakshin. – M.: Nauchnyi expert, 2009. – 256 р.

6. Романович А.Л. Устойчивое будущее (глобализация, безопасность, ноосферогенез) / А.Л. Романович, А.Д. Урсул. – М.: Изд. группа «Жизнь», 2006. – 511 с.

7. Бехманн Г. Современное общество: общество риска, информационное общество, общество знаний / Г. Бехманн. – 2-е изд. – М.: Логос, 2011. – 248 с.

8. Вебер А.Б. Устойчивое развитие / А.Б. Вебер, В.И. Данилов-Данильян, А.Д. Урсул; гл. ред. И.И. Мазур, А.Н. Чумаков // Глобалистика: Энциклопедия. – М.: ОАО Изд-во «Радуга», 2003. – С. 1058-1066.

9. Урсул А.Д. Устойчивое социоприродное развитие: учебное пособие / А.Д. Урсул, Ф.В. Демидов. – изд. 2-е, стереотипное. – М.: Изд-во РАГС, 2008. – 330 с.

10. Барлыбаев А.Х. Человек. Глобализация. Устойчивое развитие: монография / А.Х. Барлыбаев. – М.: Изд-во РАГС, 2007. – 320 с.

11. Устойчивое развитие: теория, методология, практика: учебник / под ред. проф. Л.Г. Мельника. – Сумы: Университетская книга, 2009. – 1216 с.

12. Моисеев Н.Н. Человек и ноосфера / Н.Н. Моисеев. – М.: Мол. гвардия, 1990. – 351 с.

13. Моисеев Н.Н. Быть или не быть... человечеству? / Н.Н. Моисеев – М.: б.и., 1999. – 288 с.

14. Урсул А.Д. Глобальный эволюционизм: учебно-методическое пособие / А.Д. Урсул. – М.: МАКС Пресс, 2010. – 48 c.

15. Гринин Л.Е. Философия, социология и теория истории: Опыт философско-социологического анализа некоторых общественных законов и построения теории всемирно-исторического процесса / Л.Е. Гринин. – изд. 4-е, стереотипное. – М.: КомКнига, 2007. – 352 с.

16. Моделирование нелинейной динамики глобальных процессов / под ред. И.В. Ильина, Д.И. Трубецкова. – М.: Изд-во МГУ, 2010. – 412 с.

17. Буряк В.В. Динамика культуры в эпоху глобализации: ноосферный контекст: монография / В.В. Буряк. – Симферополь: ДИАЙТИ, 2011. – 462 с.

18. Хардт М. Множество: война и демократия в эпоху империи / М. Хардт, А. Негри. – М.: Культурная революция, 2006. – 559 с.

19. Кутырёв В.А. Человеческое и иное: борьба миров / В.А. Кутырёв. – СПб.: Алетейя, 2009. – 264 с.

20. Хорост М. Всемирный разум / М. Хорост. – М.: Эксмо, 2011. – 288 с.

21. Моисеев Н.Н. Алгоритмы развития / Н.Н. Моисеев. – М.: Наука, 1987. – 304 с.

22. Моисеев Н.Н. Судьба цивилизации. Путь Разума / Н.Н. Моисеев. – М.: Языки русской культуры, 2000. – 224 с.

23. Молостов В.Д. Старение и гибель цивилизации / В.Д. Молостов. – Ростов-на-Дону: Феникс, 2005. – 416 с.

24. Федотов А.П. Глобалистика. Начала науки о современном мире. Курс лекций / А.П. Федотов. – 2-е изд., испр. и доп. – М.: Аспект Пресс, 2002. – 224 с.

25. Киндж Дж. Китай, который потряс мир / Дж. Киндж. – М.: АСТ: АСТ МОСКВА, 2010. – 380 с.

Надійшла до редакції: 20.03.2012

Д.Е. Муза (Донецький національний технічний університет) Стійкий розвиток на перехресті глобальних процесів: у пошуках оптимальної моделі У статті аналізується проблема стійкого розвитку на підставі існуючих у сучасній філософії та науці уявлень про формат, специфіку та спрямування глобальних процесів. Йдеться про принцип коеволюції, за допомогою якого стає можливим регулювання глобального світу в бік його організованості та прогнозованості. Ключові слова: стійкий розвиток, глобальні процеси та їх типологія, модель стійкого розвитку, принцип коеволюції.

D.E. Muza (Donetsk National Technical University) STEADY DEVELOPMENT AT THE CROSSROADS OF GLOBAL PROCESSES: IN SEARH OF OPTIMAL MODEL The article analyzes the problem of steady development on the basis of the existing in the modern philosophy and science ideas about forms, specifics and direction of global processes. The article deals with the principle of coevolution which helps to regulate the global process to the direction of its organization and prognostics. Keywords: sustainable development, global process and the them typological, the model of sustainable development, principle coevolution.

---

[1] Замечу, что никто иной, как финансист Дж. Сорос в свое время ставил под сомнение сценарий «бум-крах», который Америка реализует в последнее десятилетие. Так, «идея Американского превосходства, уходящая корнями в дарвинизм и марксизм, не просто устарела, она ложна. Она игнорирует принцип человеческой неопределенности и постулат неотъемлемой ошибочности – основы открытого общества» [2, с. 186].

[2] Расшифровке данной идеи посвящена необозримая литература, как позитивного, так и негативного характера. Чаще всего речь идет о преодолении концепции устойчивого развития представителями школы универсального эволюционизма. Тем не менее, интерпретация идеи УР через коррекцию ноосферного подхода акад. В.И.Вернадского, представляется уместной и оправданной. Так, А.Л.Романович и А.Д.Урсул считают, что не биосфера должна перейти в ноосферу, но эту функцию перехода должна осуществить социосфера, сопрягающая гео-, био- и нооритмы. И только став ноосферой (сферой разума), она может сохранить биосферу в устойчивом виде [6, с. 380-387].

[3] След здесь – та территория, которая необходима для производства потребляемых страной, областью, районом ресурсов, а также размещения объектов, обеспечивающих это производство.

[4] Считается, что многие природные системы (геологические, особи, биотические сообщества, экосистемы и т.д.) в индивидуальном развитии повторяют в сокращенной форме эволюционный путь развития своей системной структуры (Реймерс Н.Ф.) Но современный человек, похоже, отрицает необходимость этого повторения, подыскивая для себя иную форму и траекторию жизни. Об этом см. мою статью «Антропологический поворот ХХI века: контрапункт технологии и рынка» в предыдущем выпуске «Ноосферы и цивилизации».