Колинько М

Одним из характерных культурных проявлений постсовременности, возникающих в контексте процесса глобализации, является феномен мультикультурализма. Актуализация культурных взаимодействий, построение модели социального взаимодействия на основе реально существующего глобального культурного разнообразия предполагает всесторонний анализ социально – философского, эпистемологического, культурологического, политического и других аспектов данного вопроса. Проблемы, с которыми сталкивается человек общества смешения культур, обуславливают предмет нашего исследования – культурные особенности, различия и трансформации в современных мультикультурных государствах, влияние конфликтов между культурами на их представителей. Цель исследования - анализ традиций частной и публичной сфер мультикультурных пространств в контексте личностного измерения.

В истории мультикультурализма очень важно различать мультикультуральность (культурную многосложность) как состояние, присущее большинству культурных пространств, в том числе и Украине, и мультикультурализм как набор определенных теорий и практик для осмысления этого явления. Такое понимание мультикультурализма направлено на выстраивание отношений равенства культур, а не деление их на господствующие и подчиненные, маргинальные, на сохранение культурного наследия и преодоление идеологии и политики различных “центризмов”.

Большинство исследователей проблемы мультикультурализма выделяют его разновидности. Р.Стем и Э.Шохат проанализировали классификацию типов мультикультурализма, предлагаемую Стенли Фишем [1]. Они отмечают, что существует коммерческий вариант мультикультурализма, названный С.Фишем “мультикультурализмом бутика”. Он основан на отношении к проблеме разнообразия как лишь поверхностному изменению способа жизни, не затрагивающему глубинных основ человеческой природы. Мультикультурализм такого рода мифологизирует процесс, в результате которого любая маргинальность превращается в товар для потребления. Он тесно связан с экзотизацией (этнореклама товаров, этнотуризм). В ярко выраженном рыночном варианте мультикультурализма вырабатывается определенная стратегия мультикультурных продуктов, самореклама их производителей (например, адаптация мексиканской или корейской кухни к гамбургерному американскому стилю питания) как участников дискурса общества потребления, в котором должны быть услышаны разные голоса. Однако мультикультурная игра такого рода легко поддается различным формам эксплуатации и манипуляции и потому содержит в себе уже пародию на современное восприятие культурных идентичностей, да еще и имеет прибыль от такой театральности.

“Неолиберальный” мульти-культурализм постулирует сбережение разнообразия культурных групп и возможность их сосуществования на основе равных прав и свобод. Личностные черты этот вид мультикультурализма представляет прежде всего как культурные, связанные с принадлежностью к определенной зафиксированной раз и навсегда группе, а не с индивидуальными особенностями их представителей. Его приверженцы (А.Шлезингер мл., Ч.Тейлор, Р.Брукхайзер, Р.Такаки) опираются на понятие нерушимой однородности национальной культуры, ценностей американизма, основанной на преобладании англосаксонской модели, на идеале среднего класса. Создается обманчивая картина гармоничного разнообразия, не имеющая ничего общего с реальностью, не учитывающая принуждение и неравенство, как ранее, так и сегодня существующее в мировой культурной ситуации.

“Критический” оппозиционный мультикультурализм не акцентирует внимание на различиях и противостоит насилию в сфере духовной репрезентации, но основываясь на детерминизме, нередко подменяет конкретные различия культом различия как таковым. Не далеко от него ушел и так называемый “повстанческий” мультикультурализм, прямо связанный с политическим активизмом и этническими самоопределениями 60-х годов ХХ в.

Э.Шохат и Р.Стем предлагают понятие полицентрического мультикультурализма, рассматривающего всю историю культуры в контексте власти. В отличие от неолиберального мультикультурализма, данный тип пропагандирует идею необходимости отдать власть тем, кто был ее лишен раньше. Он осмысливает мир с граничного положения и видит маргинальные сообщества не как группы, которые должны быть присоединены к существующему ядру, а как активных участников разделенной всеми истории.

Глобальные процессы, трансформирующие культурные традиции, смешивающие разные культуры по принципу “салата” или сплавляющие их в едином “плавильном котле”, глубоко затрагивают главные вопросы идентичности. Конфликты между культурами не могут не вызывать реакций их представителей. Противоречия мультикультурализма проявляются, в частности, в потенциальном конфликте между претензиями на культурную исключительность и нормами всеобщих прав человека.

Для анализа этой проблемы обратимся к исследовательской работе С.Бенхабиб “Притязания культуры” [2]. Американский социолог отрицает понимание культур как единых, цельных и самодостаточных явлений. По ее мнению (с которым автор статьи согласна), такое понимание игнорирует культурные процессы изменения значений и интерпретаций, в которых участвуют культурные меньшинства.

В разных странах мира разнообразие культур и вопросы, которые оно порождает, могут приобретать различное значение в зависимости от условий формирования этнокультурного ландшафта каждого конкретного общества. История США – наиболее показательный на сегодняшний день пример мультикультурной практики и, одновременно, демонстрация внутренне амбивалентной и противоречивой природы мультикультурализма. Несмотря на то, что Декларация независимости провозглашала равенство, свободу, демократию и право всех людей на счастье, далеко не каждый житель в США мог претендовать на это. Англосаксонский компонент американской идентичности доминировал до начала ХХ века, а ограничение иммиграции и исключение иммигрантов из социокультурной жизни на основании запрета их ассимиляции проводилось уже с последней трети ХIХ века при помощи языковых, религиозных, этнических и других факторов. Затем осуществился переход от монокультурной англосаксонской модели к более толерантной теории “плавильного котла”, актуализированной в коллективном сознании рубежа XIX – XX вв. Со второй половины ХХ века в результате движения за гражданские права постепенно начала изменятся и мультикультурная модель.

Америка — страна иммигрантов, и в ней, в отличие от многих других стран, есть понятие "культуры в культуре". Целые районы США являются как бы иными цивилизациями, представляющими другие нации: есть латиноамериканские, китайские, еврейские, итальянские районы, и в этих районах жизнь идет по правилам и законам той страны, откуда люди приехали. Язык тоже, как правило, не английский. Но на фоне этих микрокультур существует собственно американская культура, и она тоже имеет свои законы. Как ощущают себя люди в национальных районах? Это одна из сложнейших для Америки проблем. С одной стороны, они ощущают себя принадлежащими к собственной нации, а с другой — деловые отношения заставляют выходить из своего анклава, что приводит зачастую к взаимонепониманию и конфликтам.

Правила общеамериканского поведения выработаны философией прагматизма, зародившейся в конце XIX века. Изначально она даже называлась "американский прагматизм", так как связана с именами знаменитых американских философов И.Пирса и У.Джемса. "Для того чтобы определить значение понятий рассудка, необходимо рассмотреть, какие практические следствия выводятся с необходимостью из истинности понятий. Сумма этих следствий и определяет значение понятия", - писал Пирс в 1878 году. Джемс развил эту идею: "В качестве истины, которая может быть принята, прагматизм признает лишь одно то, что наилучшим образом руководит нами, что лучше всего приспособлено к любой части жизни и позволяет лучше всего слиться со всей совокупностью опыта". Прагматизм — это философия полезности и успеха (pragma, praxis (греч.) — действие, практика), основной тезис которой: "Истинно то, что выгодно и удобно". Весьма спорное утверждение, имеющее далеко идущие последствия. Провозглашая идеалом и высшей ценностью общества потребления комфорт, удобство для жизни, люди тем самым упрощают свою жизнь. Их все меньше занимают смыслы, цели и ценности. Главное – действовать! Рациональность приобретает информационно-сетевой характер, общество может стать настолько технологизированным, что ему будет угрожать тотальное оглупление, как замечают многие современные исследователи, “деградация до состояния рая” – “невыносимая легкость бытия”, если использовать метафору М.Кундеры.

Правила американского этикета также рассчитаны на комфортность взаимного проживания. Они просты, неискусны и ненавязчивы. В Америке разрешено многое из того, что запрещено, скажем, в Европе. Но в маленьких национальных поселениях (например, в итальянских) правила гораздо строже, чем в большой Америке.

Истинная психологическая причина эмиграции заключается, видимо, в невозможности для определенного человека жить по тем правилам, по которым живет общество вокруг него, в несовместимости его с внешним макромиром. Но в другой стране он может почувствовать себя комфортно, только если привыкнет к ее нормам, научив себя считать их разумными.

Общество же со своей стороны вырабатывает различные стратегии вхождения маргинализованных групп в культурное поле автохтонного народа. Мультикультурные проекты поставили под сомнение тезис, прозвучавший в США при основании страны – “e pluribus umum” – “из многих одно”, осмысливая проблему культурного разнообразия.

Например, стратегия “культурной защиты”, предлагаемая либеральной системой права в Америке, заключается в том, что о моральной виновности иммигрантов – обвиняемых следует судить на основании их собственных культурных стандартов. Цель, с которой к аргументации культурного свойства прибегают для защиты в уголовных делах, состоит в том, чтобы добиться справедливости по отношению к обвиняемому, поставив его действия в контекст соответствующей культуры [2, 105]. Стратегия “культурной защиты” использовалась в Калифорнии по делу американки японского происхождения, которая из-за неверности супруга утопила своих двух детей и пыталась покончить с собой. Позже она пояснила, что в Японии существует освященный временем обычай самоубийства родителя и ребенка в соответствующей ситуации (oya-ko-shinzu). В тюрьме она находилась только тогда, когда была под судом – ее оправдали.

В Калифорнии американская девушка лаосского происхождения была похищена и изнасилована иммигрантом – хмонгом, который среди прочих попал в Америку из Лаоса на завершающей стадии вьетнамской войны. Преступник объяснил, что у людей его племени такое поведение считается обычным способом выбора невесты. Его приговорили к 120 дням тюремного заключения, а пострадавшая получила 900 долларов в возмещение ей ущерба.

Бонни Хониг выразила это в названии своей книги “My Culture Made Me Do It” (“Меня заставила сделать это моя культура”). Использование стратегии защиты по культурным мотивам на первый взгляд представляется попыткой при помощи культурного плюрализма судить более справедливо о тех или иных поступках людей. На самом деле это явление очень сложное и противоречивое.

Попытка быть справедливыми и учитывать разнообразие культурного опыта иммигрантов вызывает “растущую уязвимость самых слабых членов подобных групп – а именно женщин и детей. Часто детям и женщинам отказывают в полновесной защите со стороны американских законов. Происходит это потому, что их правовое положение определяется прежде и больше всего в свете их членства в общинах, из которых они происходят” [2, 106]. Проявляя справедливость по отношению к обвиняемому, государство (в данном случае судебные инстанции) подвергают несправедливости жертв, относящихся к этой культуре, и чаще всего этой дискриминации подвергаются дети и женщины, занижается их оценка, не гарантируется равная защита со стороны закона всем гражданам.

Проявление Соединенными Штатами политкорректности в отношении народов Лаоса и Камбоджи и тем самым признание зла, совершенного во время вьетнамской войны, выразилось в смягчении приговора эмигрантам этих стран. Примиряясь с обычаем “женитьбы через изнасилование” у хмонгов, американские власти весьма запоздало признали неприкосновенность культуры, которую некоторое время назад стремились уничтожить. “Стратегия культурной защиты заключает личность в клетку однозначных культурных трактовок и психологических мотиваций; намерения индивидов сводятся к культурным стереотипам; моральный фактор низводится до культурного ханжества” [2, 107].

Культурная защита, обретая форму тотального явления, исключает пространство для дискурса и движения культурных границ. Проблемы женщин и их положение в сфере частной жизни обнаруживают уязвимость мультикультурных договоренностей, обнажают несправедливые моральные и политические компромиссы, достигаемые за счет женщин и детей. Какая позиция представляется более верной: теоретиков феминистического дискурса, отстаивающих равенство женщин и их права в мультикультурных условиях, или представителей культурного релятивизма, ради сохранения разнообразия традиций жертвующих личными правами женщин и детей? Эти вопросы необходимо обсуждать в комплексном мультикультурном диалоге, учитывающем и стремление женщин к свободе и равенству, и существование многообразия человеческих культур.

В условиях быстрого развития глобализации и культурной плюрализации обществ возможно осмысление данных проблем с точки зрения правового плюрализма, который помогал бы сосуществованию систем юрисдикции, ориентированных на разные культурные, религиозные и иные традиции, признавал бы вариативность институционального устройства в обществах с глубокими культурными, языковыми, этническими различиями. Сочетание культурного разнообразия и демократического равенства в странах с плюралистическими традициями может быть обеспечено при соблюдении некоторых нормативных условий.

В мультикультурных обществах необходима политика “признания”, так как идентичность каждого отдельного гражданина переплетена с коллективными идентичностями и ради стабилизации вынуждена попадать в сеть взаимного признания. Индивиды включены в сообщества, формирующие идентичность, зависят от интерсубъективно складывающихся традиций, поэтому в культурно дифференцированных сообществах качественный образ юридического лица связан с гарантией равных культурных прав.

Правда, средства достижения равноправного сосуществования жизненных форм различных этнических сообществ, языковых групп, субкультур не всегда безопасны и безболезненны. Анализируя проявления такой политики, Ю.Хабермас пишет: “Разросшаяся до уровня национальной культуры культура большинства должна выделиться из своего исторически обусловленного сплава с всеобщей политической культурой, если все граждане страны должны иметь возможность идентифицироваться с политической культурой собственной страны в равной степени. По мере успешного осуществления этого процесса отрыва политической культуры от культуры большинства солидарность граждан перестраивается на абстрактной основе “конституционного патриотизма”. Если этот процесс потерпит крах, то государственно-правовая структура развалится на отгораживающиеся друг от друга субкультуры” [3, 290].

Солидарность внутри национальных сообществ (Ю.Хабермас имеет ввиду единицы европейского сообщества, но мы вполне можем провести параллели и с украинским социумом) ослабляется еще и благодаря массовой культуре, стандартизации (преимущественно связанной с американизацией культуры), массовому потреблению одних и тех же форм товаров и услуг. “Часы западной цивилизации задают темп для принудительной одновременности неодновременного. Поверхностный лоск единой культуры… нивелирует национальные различия даже на Западе, так что очертания мощных локальных традиций все более расплываются” [3, 291].

Каким же образом возможно разрешение этих противоречий? В частности, уже упомянутая в статье социолог Сейла Бенхабиб предлагает придерживаться следующих нормативных принципов: эгалитарной взаимности, добровольного самопричисления и свободы выхода и ассоциации.

Эгалитарная взаимность означает, что “принадлежность к культурным, религиозным, языковым и другим меньшинствам не должна служить основанием для снижения степени обеспечения гражданских, политических, экономических и культурных прав, которые есть в распоряжении их участников, в сравнении с положением большинства” [2, 23]. Ничьи права не должны ущемляться по сравнению с представителями большинства.

Добровольное самопричисление предполагает, что в мультикультурных обществах “индивида нельзя автоматически причислять к какой-то культурной, религиозной или языковой группе на основании фактов, связанных с его происхождением. Групповая принадлежность индивида должна в максимальной степени допускать возможно более широкие формы самопричисления и самоидентификации” [2, 23]. Нельзя предоставлять группе право определять и контролировать членство в ней индивида без согласия на то самого человека. Взрослый человек сам должен осознавать, желает ли он и впредь сохранять принадлежность к сообществу, к которому относится по происхождению. Необходимо предоставить индивиду свободу выбора, государство должно защищать его волеизъявление.

Таким образом, человек сам определяет, оставаться ему в данном сообществе или нет. Это и есть принцип свободы выхода и ассоциации. “Свобода индивида на выход из группы, к которой он причислен, не должна ограничиваться, хотя такой выход и может сопровождаться утратой некоторых формальных и неформальных привилегий. Однако нельзя и отвергать желание индивидов оставаться членами группы, даже вступив в брак с лицами, к ней не относящимися; для межгрупповых браков и детей от таких браков следует определить компромиссные условия” [2, 23]. Выход из группы может привести к остракизму или лишить индивида привычных социальных связей, права на землю, на социальные выплаты. Вот здесь и необходимо вмешательство государства и регулирование этого процесса в соответствии с принципами равенства граждан.

Возникает вопрос: смогут ли культурные группы сохраниться в качестве отдельных единиц при соблюдении этих условий? Совместимость мультикультурализма и либерально-демократического универсализма является актуальной и весьма спорной проблемой. Однако развитие принципов всеобщего уважения и эгалитарной взаимности имеют ключевое значение для дискурсивной этики. В их контексте человек понимается как существо, готовое к самоистолкованию, а сообщество как партнеры, “захваченные в сеть взаимозависимости”. Современная планетарная ситуация столкновения культур, политических принципов, национальных идентичностей побуждает людей к межкультурному диалогу, взаимному пониманию, принятию и обмену. Представим себе общество, в котором принято улаживать проблемы посредством диалога с общим участием, предлагать и выслушивать разные точки зрения, толерантно относиться к идеям и действиям других. Вероятно, подобная модель пока что не может быть осуществлена в силу многих причин, в частности потому, что страны и народы Земли находятся на разных уровнях экономического, технологического, культурного развития. Но в качестве нормативных принципов, указателей наших интенциональных состояний, рассуждений и действий они необходимы и существенны. В дескриптивном и нормативном плане мультикультурализм открывает возможности предупреждения и исключения негативных последствий невнимания к культурным особенностям различных меньшинств, и даже очерчивает проблему духовного выживания тех или иных социокультурных единиц. Мультикультурная теория после тщательного осмысления и совершенствования может и должна быть внедрена в повседневную практику межкультурных отношений в Украине.