Попов В.Г.
ТЕХНОКРАТИЧЕСКОЕ,
СЛИШКОМ ТЕХНОКРАТИЧЕСКОЕ...
О технократизме в ХХ веке сказано многое — почти всё. Это «почти» оставляет востребованным анализ ряда социальных, политических и нравственных аспектов деятельности инженерно-технических работников последнего столетия, анализ, который, быть может, подведёт к выводам простым, хотя отчётливо всё ещё и не достаточно артикулированным.
Начнём с очевидного. В настоящее время ясно, что корпус инженерно-технических специалистов оставил заметный след в событийной и интеллектуальной истории минувшего века. Инженерная деятельность воплотилась в многообразные формы техносферы, определила облик современной цивилизации и оказала специфическое влияние на ход состоявшейся истории. Бесспорный вклад социальной группы инженеров в облик современного общества, однако неоднозначен, и в ряде социально-философских и ценностно-мировоззренческих аспектов требует уточнения, без которого трудно однозначно судить о перспективах цивилизационного и духовно-нравственного прогресса. Ещё на заре XX столетия автор «Заката Европы» Освальд Шпенглер предупреждал, что инженерный титанизм грозит легко перерасти в социально-технологический сатанизм [1, 529-539]. Как оказалось впоследствии, не так уж важно, явится ли «Сатана» в форме непредсказуемой техногенной катастрофы или в виде творческого подсознания эгоистически ангажированного инженера — конструктора оружия массового уничтожения, работающего на заказчика выгодного военного проекта. При этом очевидно, что для дальнейшего поступательного развития человечеству необходима опора на деятельность свободной и интеллектуально преуспевающей социально-профессиональной общности, состоящей из инженеров-личностей.
И тут XX век преподнёс нам парадокс. Ряд инженеров по базовому образованию оказались причастными к выполнению профессионального долга лишь номинально. Многие вчерашние инженеры были вовлечёны в процессы реального или иллюзорного (идеологического) воздействия на ход социальных процессов в роли квази- или параинженеров [2], выполняющих специфические административно-управленческие функции в технически развитых обществах. Предопределено ли это изменением профессионального статуса и социальной позиции инженерного корпуса, расширением технического и социального отчуждения или воздействием мощных политических процессов — это другой вопрос. В данном случае нас интересует социальный результат этих изменений: неуклонный процесс нарастания в обществе двадцатого века технократических иллюзий. Обратимся к их особенностям и разновидностям, подчеркнув, что когда далее речь пойдёт об инженере-технократе, то названный социальный тип не отождествляется с миллионами настоящих инженеров, которые в ХХ веке оказались «на своём месте», — с инженерами-труженниками, добросовестно и плодотворно защищающими честь своей профессии. Повторимся: речь идёт скорее о квази-инженерах, политиканствующих представителях ИТР, об инженерах в политике и политиках в инженерии.
Как известно, в дословном переводе с греческого «технократия» означает власть мастерства, ремесла, технических умений. В наше время с технократией связывают социальное явление и направление в общественной мысли, которое считает, что, во-первых, общество может и должно руководствоваться принципами научно-технической рациональности, во-вторых, в промышленно зрелом обществе идёт процесс неизбежного возрастания и усиления роли технической интеллигенции. В-третьих, технократией считают слой высококвалифицированных технических специалистов, которые претендуют на участие в управлении производством, в разработке и осуществлении экономической политики государства. В-четвёртых, технократией называют тип политического устройства, при котором технические специалисты контролируют экономическую и политическую власть и претендуют на руководство «культурными проектами».
Приведенные трактовки технократии объединяются интерпретацией социальной роли особого рода субъекта общественных отношений — инженера современного типа. Конкретизации подобной интерпретации в ряде случаев приводили к трагическим конфликтам. Достаточно вспомнить тезисы американских теоретиков технократии первой трети ХХ века о «революции инженеров» и их советскую рецепцию и адаптацию в выводах отечественных инженеров старой закалки. Например, в тезисе известного инженера Петра Акимовича Пальчинского о том, что двадцатое столетие является эпохой не интернационального коммунизма, а интернационализации техники: «Не Коминтерн, а «Техинтерн» — вот что нам следует признать... - заявлял он в конце 20-х годов XX столетия. - Будущее принадлежит управляющим-инженерам и инженерам-управляющим». Как известно, И.В.Сталин резко одёрнул П.А.Пальчинского, возразив на тезисы подобного рода следующим образом: «Инженер, организатор производства, работает не так, как ему хотелось бы, но так, как ему приказывают... Не следует думать, что техническая интеллигенция может играть независимую роль» [изложено по: 3, 74-75].
История технократизма не начиналась (и не закончилась) трагедией П.А.Пальчинского. Ранний технократизм прошёл в ХVШ-ХIХ веках этапы техноцентризма — отождествления общества с политической или экономической «машиной» (позже — в ХХ веке — с «мегамашиной» Л.Мэмфорда). К средине XIX века была сформулирована идея власти «индустриалов», промышленного патрициата и «капитанов индустрии». На заре XX века Торстейн Веблен выдвинул идею «революции инженеров», которая, по мысли его последователей, должна была привести к системе «ТЕХНАТ’а» — властной вертикали «советов инженеров» [4]. Тогда же заговорили и об инструменте революции и власти инженеров — техническом саботаже. Отзвук идеи неподвластности творческих функций инженера воле его нанимателя можно уловить в диалоге Олвина Тоффлера с Акио Морита, одним из основателей империи «Сони». Японец признался американскому социологу-философу, что он может «велеть рабочему фабрики начать работу ровно в семь часов утра. Но я не могу исследователю-инженеру, —продолжал А. Морита, — велеть выйти на работу в семь утра и при этом иметь творческую идею» [5, 255]. О.Тоффлер и А.Морита, естественно, не могли учесть засекреченный опыт сталинских «шарашек», где из-под палки творили выдающиеся советские инженеры, например, А.Н.Туполев и С.П.Королёв, и где «по графику» планировались очередные «открытия и подвиги».
Так или иначе к началу 70-х годов в СССР и союзных с ним странах возникает явление, которое заставляет зарубежных авторов писать о своеобразном социалистическом варианте технократизма. «Если определить технократию как режим правления, возглавляемый людьми с техническим образованием, то Советский Союз последней трети двадцатого столетия, безусловно, представляет собой технократическую державу. И это была технократическая держава, во главе которой стояли инженеры, чьё образование [однако] было более узким, чем у их коллег во всём остальном мире» [3, 118]. Но СССР в этом плане был не одинок. Технократических прецедентов всегда было более чем достаточно. О технократизме в Третьем Рейхе говорил А. Шпеер — министр промышленности нацистской Германии. В своё время американские технократы пытались оказать открытое давление на администрацию Ф.-Д.Рузвельта. И давно ли постперестроечной Россией управлял кабинет технократов – «завлабов»?
В настоящее время в ряде стран технократизм проник во все сферы общественной жизни и проявляется в них в разнообразных формах и вариантах. Так в области ценностных ориентаций X.Сколимовски выделяет «простодушно-технократический» подход, заменяющий фундаментальные ценности человеческого существования как равноценными техническими и операциональными преимуществами, а также максимизацией «ценностей при помощи простых математических функций» [6, 257]. Вместе с тем, сегодня концептуально единая идеология технократизма продолжает существовать в следующих основных вариантах.
Первый вариант. В настоящее время в технократизме видят господство технических экспертов. Технократию отождествляют с «экспертократией».
Ещё в античную эпоху софист Протагор говаривал, что (каждый) человек является мерой всех вещей (anhtropos metron panton). Субъективистскую суть протагоровской формулы нейтрализовал его наставник Демокрит, доказывавший, что мерой и судьёй (экспертом) всех вещей является не любой человек, а человек знающий — мудрец. В конечном счёте человечество передало функцию интерпретатора меры вещей признанному специалисту — эксперту в той или иной области знания. Долгое время это казалось справедливым. К середине XX века, однако, возникают ситуации, в ходе которых эксперты сосредоточивают внимание на однажды заученных ими узкоспециальных и профессиональных методах и оценках. Они становятся специалистами либо «по левой», либо «по правой ноздре» (по К.Пруткову), носителями однобоких подходов в решении важных социально-технических задач.
Возникают трагические ситуации. В 2000 году инженер, ведущий специалист конструкторского бюро «Рубин» вместо комплексного профессионально-технического анализа катастрофы на атомной подводной лодке «Курск» говорил о нецелесообразности подъёма затонувшей подлодки: «...я как инженер говорю вам, что на «Курске» погибли все, и нечего растрачивать государственные деньги на работы по ее подъёму». Тем самым он агрессивно демонстрировал миру техноцентристско-технократическую позицию. Представитель КБ «Рубин» затушевал необходимость профессионально объяснить налогоплательщикам, почему они — инженеры-конструкторы — не предусмотрели (это акцентировал позже и Президент России В.В.Путин) в своем проекте атомной субмарины соответствующих её задачам резервов живучести и не рассчитали реального спектра нештатных ситуаций, для нейтрализации которых они были обязаны как инженеры спроектировать эффективные средства их ликвидации и экстренной эвакуации терпящего бедствие экипажа. Амбициозный инженер-технократ, напротив, занял не свойственную ему позицию чиновника — диктатора от экономики.
Соединение гражданской и профессиональной ответственности требует, чтобы к диалогу, в ходе которого принимаются профессионально и социально ответственные решения, помимо экспертов привлекались представители других областей знания, в том числе общественных наук: социальной философии, этики, юриспруденции, психологии, экологии. Но и этого недостаточно. Даже все вместе они не могут подменять демократическое решение граждан-налогоплательщиков.
Последние, конечно, должны учитывать мнение технических специалистов-экспертов. Учитывать, но не следовать слепо ни их мнению, ни тем средствам, с помощью которых подобные решения вырабатываются. В этой связи сомнительными являются попытки наделить экспертными функциями многоступенчатые компьютерные программы. Особенно если на них возлагают ответственность за запуск ракет с термоядерными боеголовками. Так или иначе, но у нас — граждан «нет иного выбора, как брать на себя ответственность и риск осуществлять разумно управляемый прогресс», — пишет немецкий философ Ханс Ленк в книге «Размышления о современной технике» [7, 175]. Другой представитель немецкой философии техники Ханс Ионас предлагает руководствоваться своеобразным категорическим императивом инженерной этики будущего: «Поступай так, чтобы последствия твоих же действий были совместимы с постоянностью подлинного человеческого бытия на Земле» [8, 406].
Второй вариант. Технократами называют часто лиц, занимающих и сегодня техноцентристские позиции. Они ориентируются на техническое решение любых проблем и ставят технику во главу угла подобных решений. В современных промышленно-развитых странах техника и технология превращаются в доминирующую ось функционирования техносферы, а в будущем они превратятся в демиургическую направляющую глобально-планетарного техноморфного комплекса, своеобразного техногенного «гетто» человечества. Здесь уместно вспомнить пророчество отечественного поэта о грядущих плодах подобной техно-инженерной деятельности:
И как кошмарный сон, виденьем беспощадным,
Чудовищем размеренно-громадным,
С стеклянным черепом, покрывшим шар земной,
Грядущий Город-дом являлся предо мной.
Приют земных племён, размеренный по числам,
Обязан жизнию (машина из машин)
Колёсам, блокам, коромыслам.
(В. Брюсов)
Создателям техноморфного комплекса подобного рода присущ так называемый «технологический императив» [повеление], содержание которого в следующем: изготавливается все, что можно изготовить для удовлетворения определенных потребностей. В русле этой доктрины появились гильотина, «душегубки», живые «бомбы-камикадзе» и самые дикие технологии массового уничтожения людей. Некоторых учёных и инженеров, работавших над атомной бомбой, интересовало, по воспоминаниям Лауры Ферми, только одно: сработает или не сработает их новое детище как технический объект [15]. Не все из них позже подписали обращение за запрещение подобного оружия. А некоторые разработчики средств массового уничтожения людей (типа Э. Теллера) даже превратились в их активных апологетов.
Техноцентризм нередко является формой профессионального лицемерия и инструментом корыстного политиканства, назначение которого — дезориентировать общественное мнение, навязав обществу приоритетное финансирование морально сомнительных инженерно-технических проектов. Ядерное лобби никогда не хотело терять привилегированного финансового обеспечения своей деятельности. Но в разные периоды это делалось по-разному. В 1960-е годы ядерщики обещали залить человечество морем практически бесплатной энергии, а завалили... горами термоядерного оружия. Когда их авансы остались не оплаченными, они выдвинули тезис о необходимости сохранения ядерного паритета. В годы перестройки директора многих предприятий ВПК сознательно саботировали конверсионные проекты. Сейчас в ходу тезис о необходимости сохранения соответствующих «национальных» научно-инженерных школ, о предотвращении утечки военно-инженерных умов за рубеж. Хотя при этом речь ведётся об «инженерах» вообще, подразумеваются специалисты, заботами которых разрабатываются технологии, инициирующие эффекты «ярче тысячи звёзд». А в последнее время даже заговорили об альтруистической (но зато такой многозатратной!) подготовке к ракетно-ядерной бомбардировке блуждающих космических объектов.
Критикуя суть техноцентристского кредо, Х.Ленк пишет, что «человек не имеет права производить всё то, что он в состоянии производить, и не имеет права применять на практике всё то, что он в состоянии произвести. Призыв «Уметь» заключает в себе «должно делать» и вовсе не является этической заповедью, и вообще не должно существовать никакого, ничем не ограниченного, «технического императива». — Действительной заповедью разума, — продолжает он, — является: мудрое регулирование, самоконтроль и умеренность» [7, 173-174].
Двадцатый век показал, что в проблеме ответственности инженера перед историей и человечеством следует отличать позицию «открывателя» как «чистого» инженера-исследователя от позиции инженера-практика. Но не абсолютизировать ни ту, ни другую и, прежде всего, не упускать из вида ответственности изобретателя за создаваемую им «технику». Хотя, в принципе, это ясно, инженерная практика нередко говорит о другом. Прогрессирующее обесчеловечивание технической деятельности, к сожалению, порождает мнение, согласно которому современное индустриальное общество неизбежно формирует «инструментально-техницистский разум» инженерно-технических работников. Отечественные специалисты отмечают, что «инженер с «инструментальным разумом» может действовать как лишенный гибкого и нормального человеческого интеллекта робот, совершенно не считающийся с человеком и подчиняющий все интересам техники и производства. Такой «обесчеловеченный» инженер, по мнению отечественных критиков концепции «инструментального разума», представляет огромную «технократическую» опасность для общества» [9, 16].
Конечно, несправедливо приписывать подобный стиль мышления всему корпусу инженеров. Еще менее правомерно абсолютизировать ответственный аспект деятельности штатного инженера-эксперта, перелагая на технических работников ответственность политиков и юристов. Последние нередко требуют «политической ангажированности» инженера для того, чтобы на него переложить свою собственную ответственность «идеологов». При этом они развращают сознание технической интеллигенции, призывая её поступать беспринципно (под видом «рациональности»), безнравственно (так, мол, «требует дело») и безответственно, подсовывая ей столь любимый техно-бюрократией тезис о «коллективной ответственности».
И всё же нравственная позиция инженера не может не иметь социально-политического контекста. Поэтому инженер, как и врач, должен руководствоваться гиппократовским принципом «не навреди» себе, окружающим, современникам, человечеству в целом, его истории. Свои профессиональные решения он должен принимать с ответственностью перед обществом в целом, не оглядываясь на власть предержащую, каприз главы фирмы или анонимной инстанции, у которой «есть мнение», расходящееся с принципами гуманизма и социальной ответственности.
В связи с проблемой ответственности ИТР в философской литературе подчеркивается, что технические специалисты, «инженеры и представители естественных и точных наук в промышленности и управлении обществом не являются «агентами» некоего технологического империализма, не являются сторонниками технологического императива, лозунги которого гласят: «Делай всё, что можно сделать! Производи всё, что можно произвести!» — Техническая интеллигенция обязана отвергнуть подобные призывы, «и не только потому, что осуществить это невозможно, но и из разумных соображений воспрепятствовать произволу в технической и инженерной деятельности» [7, 23].
Третий вариант. Философы-гуманисты нередко называют технократией «господство предметной необходимости вплоть до появления тотального «технического государства», в котором граждане ещё управляют, однако политических решений уже не принимают [7, с. 73]. В этом случае технология выступает не столько как функционирующая система машин и инструментов, сколько как представление о мире, которое «руководит нашим восприятием всего существующего», — пишет канадский социолог и философ Дж.-П. Грант в статье «Философия, культура, технология: перспективы на будущее» [10, 155]. В технической цивилизации такого рода человек из конструктора мира превращается в объект конструирования. В технически ориентированном обществе заранее предопределяются условия и смысл существования человека. Волны технических инноваций порождают соответствующие психологические и социальные отношения между индивидами и ситуации, в которые включаются люди-объекты. Это происходит вследствие того, что в «техническом государстве» господствуют соответствующие ему технократические приоритеты. Перспективы развития и судьба общества становятся предметом манипуляции научно-технической элиты. Закономерности функционирования вещей вытесняют социальные и политические законы и нормы. Меняется социальная структура общества, его личностные и внутриструктурные связи. Политическая воля народа подменяется вещными законами и демократия теряет свою прежнюю сущность. В этом смысле власть техники воспринимается как нагромождение мёртвых форм прошлой жизни. Но «в такой форме прошлая жизнь не существует сама по себе, её необходимо поддерживать: конструировать, механизировать и т.д. ... Получается, что живой человек обслуживает прошлого, частичного, мёртвого человека. Это не власть техники, это власть прошлого человека ... В технике это приобретает другую форму, более опосредованную, и человек за машиной не всегда видит сам себя...» [II, 8–9]. Такой «человек» стремится переадресовать (в недалёком будущем) свои функции самовоспроизводящимся техническим объектам с искусственным интеллектом — разного рода тоффлеровско-селфриджским «OLIVER’ам»: роботам-секретарям, роботам-акушерам, роботам-контролёрам, роботам-солдатам, роботам-полицейским, роботам-судьям (?) ... [16, 354–356]. Таким образом, современные техно-позитивисты навязывают общественности мысль, что между способностями человека и компьютера нет принципиальных различий, что человек и «мыслящая машина» — объекты единого интенционального рода, более или менее заурядные системы переработки информации. Отсюда — деантропологизация и де-этизация человека, сведения мыслящего и суверенного человека к «тьюринговскому человеку», человека думающего — к «человеку считающему». (Не думай — решай! — такова одна из команд компьютерной программы).
Четвёртый вариант технократизма проявляется в пропаганде компьютерного информационно-системно-контролируемого типа общественной организации.
Такую общественную организацию называют информационной системо-технократией и предупреждают о надвигающейся угрозе (отголоски этого — современные фильмы-блокбастеры «Джонни Мнемоник», «Судья Дредд» или «Матрица»). Цитированный выше автор пишет: «В настоящее время мы движемся по пути к информационному и компьютерному обществу. Микросхемы бодро маршируют в будущее и, возможно, вскоре обгонят нас в пути? Похоже, мы ведем свой корабль навстречу обществу, в котором уже установлена власть компьютеров. Является ли компьютерократия ... наиболее активно действующим вариантом той самой технократии, господством аппаратов и экспертов, которой мы в своё время так ужасались? Окажемся ли мы в кабальной зависимости у компьютеров, станем ли мы их рабами? Может быть бюрократия ... обретёт, наконец, полновластие именно благодаря компьютеризации? Мы ведь теперь уже знаем, что ... затруднительно исключать с достаточной долей уверенности возможные тоталитарные злоупотребления этим новым инструментом, возникшим на базе компьютеров» [7, 75 и 106].
Социальная жизнь нормального человека со времён античности априорно предполагает не только профессиональное творчество, но и постоянную ориентацию на творение добра. Современные же технические, экономические и социально-политические реалии свидетельствуют о другом: компьютерные технологии, возможно, будут обслуживать не нормальные человеческие потребности, а политические интересы финансовых групп, связанных, в первую очередь, с производством информации. Это произойдёт потому, что «в постиндустриальном обществе ни земля, ни капитал не являются лимитирующими факторами. Таковым в современном производстве является информация. Поэтому политическая и экономическая власть переходит к производителям информации» [12, 398]. Компьютерократия этих кругов проявляется в попытках приспособить законодательство к требованиям, диктуемым языками и алгоритмами программирования (сведя zōon politikón — социального человека к «человеку грамматическому»), навязать обществу правила сбора, хранения, распространения и пользования информацией, вытекающие из специфики развития компьютерных технологий, электронно-цифровой техники и коммуникационных сетей.
Тенденция компьютерократии обостряет проблему защиты приватной информационной тайны граждан, повышает опасность тотального компьютерократического контроля за личностью в форме несанкционированного законом использования персональных данных о личной жизни граждан. Электронократия есть не что иное, как господство бюрократии, обеспеченной электронными средствами и телекоммуникациями. Французский культуролог и философ техники Жак Эллюль даже считает, что человечество очутилось на перепутье между свободой и кибернетизацией общества, содержащей угрозу окостенения сложившихся административно-политических структур. «Когда такое кибернетизированное государство «схватится», как схватывается ледяная шуга или бетон, то будет, строго говоря, уже слишком поздно» искать дорогу назад — к свободному человеческому обществу, пишет он [13, 151].
Итак, многие авторы нашего века протестно видят в деятельности инженерно-технических работников (превратившихся в автономную и независимую силу) главную угрозу отчуждения личности, средство реализации анонимной власти и угнетения огромного числа людей. Однако это не совсем так. Роль техники и инженерии в обществе двойственна. Ж. Эллюль, например, выражает надежду на то, что автоматизация и информатизация всё-таки сменит социальную ориентацию технического прогресса и позволит человечеству вырваться из тисков технической системы (в традиционно индустриальном её понимании). Одним из условий реализации этих надежд он считает полную ликвидацию централизованного бюрократического государства. Иначе информатика, сросшись с бюрократической властью, станет несокрушимым монолитом. А это — исторический тупик человечества. Только отвергнув амальгаму информатики и бюрократии, человечество пойдет по пути гуманизации техники и власти, полагает он.
А пока угроза компьютеризированного тоталитаризма возрастает по мере перехода всё новых стран в разряд членов «информационного общества». Не во всех из них отлажена система «противовесов и сдержек», гарантирующая демократическое развитие общества. Искушение следовать логике оруэлловского «Старшего Брата» напоминает о себе вновь и вновь. Никсоновский избирательный Уотергейт — только самый нашумевший пример политических следствий «электронократии». «Кассетный скандал» в Украине — другой пример возможности электронного вторжения в политические технологии. Они свидетельствуют о том, насколько непредсказуемы грядущие пути и результаты электронно-компьютерного вмешательства в социально-политические процессы.
В то же время многолетний анализ тенденций технократии подсказывает, что не существует никакого сознательного и целенаправленного заговора «однобоких технарей», с помощью которого они намереваются захватить власть над обществом. Реальные процессы и факты говорят, что техническая интеллигенция не составляет тайной секты или заговора экспертов для приобретения теневой власти. Заговор техников существовал всегда по большей части в головах критиков техники, считают квалифицированные исследователи феномена технократии. В техногенной цивилизации действительно увеличивается объем функционирования технических систем, растёт роль инженерно-технических специалистов. Никто из этого, однако, не делает трагедию, не раздувает технофобию и не собирается устраивать облавы на инженеров. Большая половина современного человечества уже не может и не хочет жить без удобств, предоставляемых современной техникой. Необходимы не стратегия технофобии и огульной критики инженерного труда, а курс на сознательную гуманизацию условий человеческого существования в рамках технического прогресса. Сама гуманизация является делом исторически разумных требований и исключает бескомпромиссные экстремальные претензии к инженерно-техническим работникам в стиле луддизма.
И всё же на грани XX и XXI веков ощутимой остаётся угроза системной электронно-компьютерной технократии, со стороны которой возможен вызов демократическим институтам общества. В этих условиях гуманистическая философия техники не может оправдывать претензий электронной экспертократии на монополию принятия решений, касающихся личного и гражданского бытия суверенного человека. Инженер-гражданин должен проявлять постоянный интерес к вопросам социального использования техники, к общим моральным, политическим, мировоззренческим и юридическим проблемам, вытекающим из практики технического развития.
Дело в том, что технократические отношения и соответствующая им линия поведения стремятся охватить не только общество в целом, но и отдельные звенья социального организма, а также (как выше уже говорилось) личность человека. Вернёмся к этому — личностному измерению проблемы. Руководители-технократы пытаются подчинить «интересам» технических инноваций подконтрольные им личности, моральные установки последних, обычаи и личностные отношения людей. Они ориентируются на вышколенного и предсказуемого работника, неукоснительно выполняющего или передающего приказы. Это переводит человека в ранг контролируемого извне робота, винтика мэмфордовской «мегамашины». Подобная стратегия планируется и пропагандируется во имя абсолютизированного технического прогресса, который ведёт к подавлению человеческой личности и индивидуального творческого начала человека.
Акцентируя внимание на сомнительности отдельных аспектов деятельности современного инженера в мире, где всё продаётся и покупается, западная (американская) критическая литература предлагает различать социально-нравственную позицию подлинных инженеров-профессионалов и позицию эрзац-инженеров, метко названных американцами «стрелкáми – на – прокат» [что соответствует (в иной — специфической сфере) понятию «киллер»]. Эти «инженеры – стрелки» «имеют специфические знания и опыт и продают свои знания и опыт тому, кто предложит наивысшую цену. Их не интересует, для чего будут использоваться их знания и опыт. Они доверяют рынку определять такие вещи. Профессионалы же ... соглашаются жить в соответствии с определёнными нормами. Они осуществляют самоорганизацию, стремясь гарантировать, чтобы их знания и опыт не использовались для нарушения определенных норм, чтобы они служили определённым ценностям и благу общества» [14, 13]. Как видим, и в условиях рынка остаётся место для ответственной социально-нравственной позиции инженера. Настоящий инженер должен уметь «держать удар», выдерживая корыстно-криминальный (или аморальный) нажим работодателя, если он - инженер - не желает стать соучастником техногенных бедствий, катастроф, человеческих жертв и попрания элементарных норм справедливости и прав каждого человека на жизнь и личную безопасность.
Ныне особенно опасна неотехницистская идеология электронно-компьютерного глобализма, поскольку в её фундаменте лежат меркантильные интересы гигантских транснациональных корпораций. Через электронно-информационные сети команды заинтересованных лиц из финансовых центров мира воздействуют на экономическое (и всякое иное) поведение людей, часто не подозревающих, что их превратили в марионеток финансово-промышленных групп. Для снятия социальных и технологических стрессов сметливый японский бизнесмен как-то установил у проходных своих предприятий собственное чучело и повесил рядом внушительную дубинку. Недовольные рабочие и инженерно-технические работники могут теперь, выбивая пыль из чучела хозяина, вовремя, а главное - безболезненно для хозяина, снимать своё недовольство (им), а также психологические стрессы, сопутствующие их деятельности в системе контролируемых работодателем и отчужденных от человека технологий. И здесь возникает вопрос об аналогии: не являются ли шумные акции и протесты антиглобалистов подобием «японской» формы социальной терапии — спланированной кем-то реакции массы недовольных в отношении анонимных «кукловодов», прячущихся за спиной полиции и за паутиной электронно-компьютерных сетей.
Современный компьютерный технократизм многолик по формам и масштабам, но сходен в содержании. Сходны и меры сопротивления ему. Не случайно в настоящее время в США витает замысел аттестовать компьютерных инженеров в роли «программистов-партизанов» (хакеров) как террористов, вплоть до вынесения им в судебном порядке пожизненных приговоров.
***
Итак, технократическое мышление ориентировано на решение больших социально-этических проблем прежде всего инженерно-техническими средствами. Оно забывает Библейскую истину: Богу — Божье, а кесарю — кесарево (которую ныне нередко дополняют кощунственной, в том числе и для инженера, конструкцией: «а слесарю — слесарево»). Уважающий себя инженер сосредоточивается на профессиональных проблемах вместо решения проблем, несвойственных природе инженерного труда. Смежные и тем более отдалённые сферы деятельности привлекают, как правило, инженеров-неудачников, которые не нашли себя в своей профессиональной стихии и довольствуются мишурой показного блеска бюрократической или иной — как правило: меркантильно привлекательной — карьеры.
Не в этом ли состоит тайна появления квази-инженеров, которых постоянно «заносит» в социальных вопросах на крутых поворотах истории технизированного мира: инженеров–технократов, «пара–инженеров» и инженеров «на прокат». И невдомёк, что многим из них пора уже думать о вечном, то есть о доброй памяти о себе.
Литература
1. Шпенглер О. Закат Европы. — М.: Мысль, 1994. — Т. 2.
2. Шаповалов Е. А. Русские вопросы философии техники (философско-социологические очерки). — СПб.: Изд-во СПбГУ, 1999; Крыштановская О. В. Инженеры. Становление и развитие профессиональной группы. — М.: Наука, 1989; Титаренко Л. Г. Технократическое сознание: присуще ли оно советскому обществу // Философские науки. — 1991. — № 1; Деменчонок Э. В. «Новый» технократизм: теория и метод // Философские науки. — 1987. — № 6; Попов В. Г. Инженер и время. — Донецк, 2001.
3. Грэхэм Л. Призрак казнённого инженера. Технология и падение Советского Союза. — СПб.: Европейский дом, 2000.
4. Veblen T. Thе Еngineers and the Price System. — New York, 1921.
5. Тоффлер О. Будущее труда // Новая технократическая волна на Западе. — М.: Прогресс, 1986.
6. Сколимовски X. Философия техники как философия человека // Новая технократическая волна на Западе. — М.: Прогресс. 1986.
7. Ленк X. Размышления о современной технике. - М.: Аспект Пресс, 1996.
8. Хунинг А. Инженерная деятельность с точки зрения этической и социальной ответственности // Философия техники в ФРГ. - М.: Прогресс, 1989.
9. Философия техники в ФРГ. - М.: Прогресс, 1989.
10. Новая технократическая волна на Западе. - М.: Прогресс, 1986.
11. Щуров В. А. Новый технократизм. Феномен техники в контексте духовного производства. - Н. Новгород: Изд-во Н-НГУ, 1995.
12. Стоуньер Т. Информационное богатство: профиль постиндустриальной экономики // Новая технократическая волна на Западе. - М.: Прогресс, 1986.
13. Эллюль Ж. Другая революция // Новая технократическая волна на Западе. - М: Прогресс, 1986.
14. Джонсон Л. Роль профессионального инженера в сложном обществе // Инженерная этика в России и США: история и социально-политический контекст. - М.: АМИ, 1997. - Ч. 1.
15. Ферми Л. Атомы у нас дома. - М.: Изд-во иностр. лит., 1959.
16. Тоффлер А. Футурошок. - СПб.: Лань, 1997.