Синергетический анализ проблемы взаимоотношения революций и реформ в ходе развития общества
Как показывает синергетика (или концепция самоорганизации), лежащая в основе принципа всеобщего эволюционизма, одной из отличительных черт эволюции социальных систем является тот факт, что самоорганизация в социальных системах неразрывно связана с ее организацией. Иными словами, процессы развития неразрывно связаны с процессами управления в обществе. Здесь синергетика имеет большие преимущества по сравнению с предыдущими методами, используемыми для управления в обществе, к которым в первую очередь относится кибернетический подход.
Возможности кибернетики для управления социальными системами крайне ограничены. Кибернетический подход направлен на поддержание устойчивости динамических систем за счет механизма отрицательной обратной связи. Состояние гомеостаза, возникающее за счет отрицательной обратной связи, соответствует биологическим или техническим системам, но меньше всего подходит к управлению социальными системами, характеризующимися неравновесностью и динамическим развитием. Синергетика в этом смысле обладает большим потенциалом. Во-первых, поскольку она изучает сложноорганизованные системы в состоянии развития. Во-вторых, поскольку она опирается на принцип положительной обратной связи, а также принципы кооперативных и самоорганизующихся процессов, что дает возможность объяснить возникновение порядка из беспорядка, а, следовательно, возникновение новых диссипативных структур.
Именно динамический характер структуры социальных систем показывает, что в процессе эволюции и развития их структура не остается постоянной, а изменяется при переходе от одного состояния к другому, а тем более при коренном преобразовании системы. Согласованное поведение и самоорганизация возникают только при определенных параметрах внешнего воздействия, роль которых берет на себя внешняя организация.
С точки зрения концепции самоорганизации в основе эволюционного развития лежит скачкообразное или революционное изменение структуры системы. Это как раз относится к социальным системам. Поэтому хотелось бы проанализировать с точки зрения синергетики проблему соотношения революций и реформ в развитии социальных систем.
Теории революции. Революция, по определению, данному в новой философской энциклопедии, – это резкий всплеск, бурные возмущения движения, интервал взрывоопасной активности какого-либо явления, в процессе и в результате которого оно изменяет свои качественные, сущностные, целостные свойства[1]. Революция – это ключевое понятие теории развития природы, общества, человека, познания. Например, революция в физике, философии, моде, революция научно-техническая, культурная, обозначающие «скачок», прорыв постепенности в изменениях, преобразовании сути, смену оснований и системного характера предмета в целом. Наиболее широко идея революции используется в познании социально-исторических процессов как ступеней обретения и раскрытия производительных сил и способностей человечества. Революция, совместно с реформой, несмотря на довольно сложные взаимосвязи между ними, представляют собой разновидность прогрессивного, эволюционного в широком смысле типа изменений, противостоящих изменениям консервативным, реакционным, регрессивным. В отличие от реформы революция есть наиболее концентрированное, максимально быстрое и глубокое обновление явления, открывающее ему небывалые до этого возможности самоосуществления, самобытия.
На сегодняшний день существуют множество теорий, объясняющих происхождение революции.
В трактовке самого понятия революции исторически сложились две традиции: историософская и социологическая. В историософской традиции революция предстает как радикальный разрыв непрерывности, фундаментальная трещина, “катаклизм прорывов”. Типичный пример - трактовка революции К.Марксом. В социологической традиции центр внимания переносится со всеобщих моделей и конечных результатов на альтернативные сценарии социальных процессов, средства которых люди могут использовать, чтобы творить и преобразовывать историю. Революции рассматриваются как ярчайшее проявление человеческого творчества, воплощающегося в коллективном действии в критические моменты исторического процесса. Эта концепция наиболее характерна для пришедших на смену теории развития теорий социальных изменений, последователи которых отрицают, что история выстраивается согласно какому-то заранее заготовленному образцу или “логике”. Обе традиции отражаются и в определении понятия революция, которые можно разделить на следующие группы.
Первая группа. Революция – фундаментальные, широко распространенные преобразования общества (подразумеваются «великие революции»). Основной аспект направлен на выявление масштабов и глубинных преобразований. В этом смысле революции противопоставляются “реформам”. Революции определяются как «неожиданные, радикальные изменения в политической, экономической и социальной структуре общества», как сметающие все, неожиданные изменения в социальной структуре или в некоторых важных ее элементах. Аналогичный смысл вкладывается в понятие “технологические”, “научные” или “моральные” революции, революции в моде, в искусстве.
Вторая группа. Революцию связывают с насилием и борьбой. Наиболее ярким примером является марксистская трактовка. В марксистской концепции исторического процесса революции – это ярчайшие и глубочайшие явления продуктивной активности людей, воплощающиеся главным образом в коллективном действии в кризисные моменты предыстории. Революционные процессы рассматриваются в единстве двух направлений. В общем взгляде на причины и ход истории человечества революция есть способ перехода от одной общественно-экономической формации к другой, качественный скачок и обновление сущности в системной целостности общества, восходящей на более высокий уровень (виток) развития. Предпосылки и “механика” такого преобразования, охватывающего базис и надстройку и “дух” человеческой жизни, классически описаны К.Марксом и Ф.Энгельсом. Вся история жизни общественной формации между революциями от ее рождения до ее смерти делится надвое: на восходящую, прогрессивную стадию и стадию нисходящую, консервативную.
Третья группа сочетает оба аспекта: быстрые, фундаментальные насильственно вынужденные изменения в доминирующих в обществе ценностях и мифах, в его политических институтах, социальной структуре, лидерстве, деятельности и политике правительства, ведущие к быстрым, базовым преобразованиям социальной и классовой структур общества путем переворотов снизу[2].
Однако, несмотря на разность подходов, все исследователи сходятся на том, что революции относятся к фундаментальным преобразованиям, всеобъемлющим многомерным изменениям, затрагивающим самую основу социального порядка. Они вовлекают большие массы людей, мобилизуемых и действующих внутри революционного движения (к примеру, городские и крестьянские восстания).
Однако, как отмечает Штомтка, после анализа существующих теорий революции[3], ни одна из существующих теорий на сегодняшний день революции не отвечает на следующие вопросы:
Возникновение революций. Различные теории дают нам понимание различных фактов и сил (человеческие мотивации, новаторские идеи, социально-культурный контекст, экономический интерес, политические возможности). Ясно, что революции происходят тогда, когда все эти факторы происходят в определенном уникальном соотношении, но что оно из себя (соотношение) представляет, мы не знаем.
Революционная мобилизация. Почему массы людей преодолевают барьер апатии, пассивности, инерции, чем объяснить взрыв обстоятельств, участия, активности и неповиновения, которое наблюдается при возникновении революций. Может быть были преодолены некоторые пороги непереносимого крушения надежд, что привело к спонтанным действиям? Как определить эти пороги, ведь в одни времена люди способны терпеть большее давление и лишение, чем в другие. Этого мы не знаем.
Революционное наследие. Что налагают предшествующие революции на последующие. А может быть они подчинены циклам, формируя широкомасштабную историческую последовательность, в которой предыдущие попытки, победы или поражения оказывают влияние на более поздние попытки. Где может находиться общая причинность, лежащая в основе ряда революционных прорывов, и этого мы не знаем.
Загадка результатов революций. Почему результаты иногда так сильно отличаются от того, о чем мечтали революционеры? Почему они «в конце концов» превращают в прах идеалы, которые вызвали их к жизни? Неизбежна ли эта логика? И опять нам это не известно.
Предсказуемость революций. Самое большое, что мы можем ожидать от так называемых теорий революций – это интерпретации свершившихся событий, что само по себе уже будет большим интеллектуальным успехом.
И эта невозможность однозначных ответов на поставленные вопросы объяснима с точки зрения синергетического подхода.
С точки зрения концепции самоорганизации революционная ситуация совпадает с точкой бифуркации, в которой в крайне неравновесном состоянии, но достаточно далеком от состояния полного хаоса, под действием внешних причин спонтанно возникает новый порядок. Причем выбор дальнейшего пути развития, или аттрактора, на который выходит система, зависит от множества случайных факторов (которых по мере усложнения системы становится все больше и, следовательно, влияние стохастических процессов оказывается все сильнее). Поэтому предсказать дальнейшее поведение системы достаточно проблематично. К этому следует добавить, что в реальности процесс возникновения точек бифуркации растянут во времени. В социальных системах приближение кризиса, подобно тому как в технических системах возникает критическое значение нагрузки, за которой и начинается процесс бифуркации. Но предсказать посткритическое состояние практически невозможно. Однако предвидеть некоторые тенденции иногда удается благодаря тому, что бифуркация в реальных системах протяжена во времени. Правда, предвидение, как правило, носит вероятностный характер. И как показал исторический опыт, никакие из социальных революций не достигли тех целей, ради которых они совершались. Понимание этого факта имеет огромное практическое значение, и, следовательно, центральной задачей любой системы управления является обеспечение такого развития общественных процессов, которое позволило бы обществу избежать критического состояния.
Поэтому мы можем и должны говорить о научных, технологических, культурных революциях, но не о социальных. Поэтому более подробно остановимся на трактовке научной революции Т.Куном и социальной - в марксистко-ленинской теории.
Научная революция. Одним из наиболее ярких примеров возникновения кризисной революционной ситуации является теория научных революций, разработанная Т.Куном.
В широком смысле научная революция трактуется как радикальное изменение процесса и содержания научного познания, связанное с переходом к новой научной картине мира, а также с качественным преобразованием материальных средств наблюдения и экспериментирования, с новыми способами оценки и интерпретации эмпирических данных, с новыми идеалами объяснения, обоснованности и организации знания.
Историческим примером научной революции могут служить аристотелиевская геоцентрическая революция, переход от средневековых представлений о Космосе к механической картине мира на основе математической физики XVI-XVIII вв., создание эволюционной теории происхождения и развития биологических видов, возникновение электромагнитной картины мира, создание квантово-релятивисткой физики в начале ХХ в.
Во-первых, основной заслугой Т.Куна при создании теории научных революций является его отказ от индуктивистских и кумулятивистских моделей реконструкции науки, свойственной логическому позитивизму. Наука в его понимании не есть постепенное накопление истин, обретаемых в “чистом” (т.е. не зависящем от теоретических предпосылок и гипотез) опыте. Рациональность науки, по Т.Куну, не сводится к сумме логических правил образования и преобразования научных суждений, ценность которых удостоверяется в процессах “верификации” (опытной проверки) и редукции к наблюдениям, результаты которых можно представить в виде “базисных” (протокольных) суждений. Аналогично он опровергает логико-позитивистское решение проблемы “демаркации”, т.е. проведения жесткой разграничительной линии между наукой и ненаукой, сводившихся к применению логических и “верификационных” критериев для анализа языка научных теорий. Он выступал также против критериев “демаркации”, предлагавшихся “критическими рационалистами”, основная идея которых состояла в следующем: границы науки должны совпадать с границами рациональной критики, а основное содержание рациональной критики сводилось к следующему: выдвигать “смелые” гипотезы и подвергать их жестким опытным проверкам, отвергнутые гипотезы отбрасывать как ложные и выдвигать новые. Соответственно, этот процесс бесконечен, и в нем реализуется направление познания к истине. По Куну, критика и рациональность образуют единство в рамках того, что не принадлежит критике – образцов научной деятельности. Критика невозможна, если ей не на что опираться. Однако, в истории науки, в отличии от истории философии, не бывает критериального вакуума. В науке идет постоянный поиск, этих новых основ, и этот этап в развитии науки Кун называет – экстраординальным этапом развития науки, который и завершается научной революцией. И только, в нормальный этап развития (когда образцы уже найдены, т.е. создана новая парадигма) можно четко различать науку от ненауки.
Соответственно вышесказанному, научная революция означает скачок через пропасть между “несоизмеримыми” парадигмами, совершающий “гентальтпереключение” в сознании членов научных сообществ. Иными словами, в трактовке Т.Куна научные революции связывались со сменной парадигм в научном познании.
В философию науки понятие “парадигма” было введено Г.Бергманом для характеристики нормативности методологии. Т.Кун, разрабатывая теорию научных революций, предложил систему понятий, среди которых важное место отводилось понятию “парадигмы”: “…призванным всеми научными достижениями, которые в течение определенного времени дают модель постановки проблем и их решений научному сообществу”[4]. Иными словами, под “парадигмой” Т.Кун понимал и теорию, признанную научным сообществом, и правила и стандарты научной практики, и стандартную систему методов и т.п. Правда, критика со стороны К.Поппера, И.Лакатоса, М.Мастермана потребовала от него пересмотра и уточнения этого понятия, что было осуществлено в понятии дисциплинарная матрица и ее компоненты: символическое обобщение метафизической части парадигмы, ценности и соответственно образцов решения исследовательских задач. Но в широком смысле понятие “парадигма” в научном обороте осталось в первичной форме для характеристики различных этапов развития науки: нормального или парадигмального, когда научное сообщество спокойно существует в рамках имеющейся парадигмы, и допарадигмального или экстраординарного, когда возникает насущная необходимость поиска новой парадигмы.
Внешняя детерминация научной революции включает переосмысление научной картины мира, переоценку внешних познавательных ценностей и идеалов познания и их места в культуре, а также процесс смены научных лидеров, взаимодействие науки с другими социальными институтами, изменение соотношений в структуре общественного производства, приводящее к сращиванию научных и технических процессов, выдвижение на первый план совершенно новых потребностей людей (экономических, политических, духовных).
Таким образом, о революционности происходящих изменений в науке можно судить на основании комплексного, «многомерного» анализа, объектом которого является наука в единстве ее различных измерений: предметно-логического, социологического, личностно-психического, инстуционального и др.
Эта внешняя компонента играла немаловажную роль в концепции Т.Куна. Кун считал, что основания наиболее важных решений (например, связанных с выбором фундаментальной научной теории) надо искать в социологических и психологических обстоятельствах их деятельности, особенно тогда, когда на эту роль претендует сразу несколько кандидатов. Иными словами, научный процесс, как его понимал Т. Кун, осуществлялся не в «чистом мире идей и проблем», существующем независимо от того, воздействует ли этот мир на чье-либо человеческое сознание. Научный процесс – по его мнению, и, соответственно, научные решения принимаются в условиях конкурентной борьбы между научными сообществами, а также под влиянием социально-культурной жизни общества, в котором научные коллективы составляют небольшую часть, т.е. свобода и рациональность отдельного индивида ограничены коллективными действиями и «умом» сообщества; в этом Кун продолжает традицию научного знания и социологии науки, основанную Э.Дюркгеймом и М.Шелером. Несмотря на явное увлечение «внешней детерминантой», Т.Кун прав, утверждая о невозможности предсказания дальнейшего пути развития научного познания, поскольку не последнюю роль на ход ее развития оказывает внешняя социально-культурная среда. И наука, в принципе, в ходе своего развития отвечает на «ее вызовы».
В заключение рассуждений о научных революциях, следует отметить, что в настоящее время выделяют два следующих типа научных революций. Первый тип связан с перестройкой картины мира без радикальных изменений идеалов и норм исследования и философских оснований науки (например, введение атомизма в представление о химических процессах в начале ХІХ века, переход современной физики элементарных частиц к синтетическим квантовым моделям и т.п.). Второй тип – с изменением научной картины мира, сопровождающейся частичной или радикальной заменой идеалов и норм научного исследования, а также его философских оснований (например, возникновение квантово-релятивистской физики или синергетической модели космической эволюции). Но в любом случае, научные революции связаны с возникновением качественно новой системы научного знания.
Социальные революции. Остановимся теперь более подробно на марксистском трактовании социальной революции. Классиками марксизма социальная революция представлялась как способ перехода от исторически отжившей себя общественно-исторической формации к более прогрессивной, как коренной качественный переворот во всей социально-экономической структуре общества. Содержание революции критически раскрыто К. Марксом в предисловии “К критике политической экономии”: “На известной стадии своего развития материальные производственные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями, или что является только юридическим выражением последних – с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производственных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции. С изменением экономической основы более или менее быстро происходит переворот во всей громадной надстройке. При рассмотрении таких переворотов необходимо всегда отличать материальный, с естественнонаучной точностью констатируемый переворот в экономических условиях производства от юридических, политических, религиозных, художественных или философских, короче – от идеологических форм, в которых люди осознают этот конфликт и борются за его разрешение”[5].
Характер, масштабы и конкретное содержание всякой революции определялось условиями той общестенно-экономической формации, которую она призвана устранить, а также спецификой того социально-экономического строя, для которого она расширяет почву. И, соответственно этому, по мере перехода к более высоким стадиям общественного развития расширяются масштабы, углубляется содержание, усложняются объективные задачи революции. Если на ранних стадиях истории общества (переход от первобытнообщинного строя к рабовладельческому, от рабовладельческого к феодальному) революция должна происходить преимущественно стихийно и складывалась из совокупности, в своей основной массе, локальных массовых движений и восстаний, то уже при переходе от феодализму к капитализму революции приобретают черты общенационального процесса, в котором все большую роль играет сознательная деятельность политических партий и организаций. Ну а в эпоху перехода от капитализма к социализму развертывается уже мировой революционный процесс, как это представлялось классикам марксизма-лениназма, “в котором сознательная политическая деятельность передового класса становится необходимым условием развития и победы революции”[6]. И конечно, наиболее полное свое выражение революция должна находить в социалистической революции, основная цель которой состоит в том, чтобы освободить общество от всех форм эксплуатации и угнетения и положить начало становлению коммунистической формации, где, по словам К. Маркса, “…социальные эволюции перестанут быть политическими революциями”[7].
Экономическую же основу революции составляет углубляющийся конфликт между ростом производительных сил общества и устаревшей, консервативной системой производственных отношений, и проявляющийся в обострении социальных антагонизмов, в усилении борьбы между производственными классами. Что в итоге приводит к революционной борьбе угнетенных классов (стихийной или сознательной), выражающей назревшую потребность в освобождении производительных сил от оков устаревшей системы производственных отношений[8]. Соответственно этому движущей силой революции выступают классы и социальные слои, которые по своему «объективному положению в системе производственных отношений заинтересованы в ниспровержении существующего строя и способны к участию в борьбе за победу более прогрессивного строя». Следовательно, революция никогда не является плодом заговора одиночек или произвольных действий изолированного от масс меньшинства. Она может возникнуть только в результате объективных перемен, приводящих в движение массовые силы и создающих революционную ситуацию.
Однако революция должна неизбежно встретить на своем пути преграду в виде политической власти господствующего класса, поэтому первым актом социальной революции является революция политическая, т.е. завоевание государственной власти революционным классом. “… Каждый стремящийся к господству класс, - писали К. Маркс и Ф. Энгельс, - если даже его господство обуславливает, как это имеет место у пролетариата, уничтожение всей старой общественной формы и господства вообще, - должен прежде всего завоевать себе политическую власть…”[9]. И, соответственно, вопрос о политическом господстве является главным вопросом всякой революции. “Переход государственной власти из рук одного в руки другого класса, - отмечал В.И.Ленин, - есть первый, главный основной признак революции как в сторого-научном, так и в практически-политическом значении этого понятия”[10]. И в итоге, в марксистской трактовке, революция сводится, в конечном счете, к коренному изменению насильственным путем политической власти.
Революция, а точнее открытая и наиболее острая классовая борьба, принимающая самые разнообразные формы от вооруженного восстания, политического переворота, гражданской войны, а иногда даже мирные формы, по представлениям основоположников марксизма-ленинизма, не может быть автоматическим результатом роста производственных сил и осуществляется лишь тогда, когда само объективное развитие гарантирует стопроцентный успех без упорной борьбы, без потерь, без риска временных поражений. “… В революции, как и иной войне, в высшей степени необходимо в решающий момент поставить на карту, каковы бы ни были шансы… Бесспорно во всякой борьбе тот, кто поднимает перчатку рискует быть побежденным, но разве это основание для того, чтобы с самого начала объявить себя разбитым и покориться ярму, не обнажив меча?”[11]. Поэтому активная и самоотверженная деятельность массовых сил революции – решающий фактор ее успешного развития и победы.
В итоге марксистско-ленинская теория доказывает, что революции являются могучим двигателем общественного и политического прогресса – “локомотивом истории”[12]- по определению К.Маркса, осуществляющим гигантский скачок в общественном развитии, переход к новым более прогрессивным формам социальной жизни. Революция, как особо острая классовая борьба, предстает в виде “праздника угнетенных и эксплуатируемых“. Никогда масса народа не способна выступать активным творцом новых общественных порядков, как во время революции. В такое время народ способен творить чудеса, с точки зрения узкой мещанской мерки поступенчатого прогресса”[13]. Правда, как показал П.Сорокин, народ, действительно “творящий чудеса”, в ходе революции превращается в инертную массу, являющуюся удобной материей для социальной “формовки” новым репрессором. И, как следствие, завершения всех революций - государство тиранов и деспотов, что собственно и подтвердила история. Как, впрочем, история показала и другое, что пророчества Маркса, связанные с неизбежной победой социальной революции и в конечным итоге крахом капитализма и установлением бесклассового коммунистического общества, остались невыполненными.
Поэтому бессмысленно ставить конечную цель истории. Во всяком случае на данном этапе исторического развития она нам не понятна, если конечно исходить из рационального способа познания мира. С точки зрения концепции самоорганизации Вселенная, биосфера, человеческое сообщество являются направленно развивающимися системами, где самоорганизация, выполняющая функцию движущей силы поступательного развития материи, неразрывно связана с информацией, которая и является мерой порядка системы. Иными словами, все материальные системы: от неживой природы до социальных систем должны (по идее) содержать в себе информационную модель будущего. Однако на сегодняшний день науке удалось расшифровать только одну такую модель (и то не до конца) – генетический код, определяющий биологическое развитие всех живых организмов и человека на нашей планете. И вполне реально, что в ближайшем будущем и будет возможно выстраивать информационные модели социальных систем, обеспечивающих дальнейшее направленное развитие. Однако, исходя из наличия случайности в выборе дальнейшего пути развития систем после точки бифуркации, эти информационные модели будут всегда иметь вероятностный характер.
Поэтому, если говорить о конечной цели или смысле истории, то вполне можно согласиться с К.Поппером: “Хотя история не имеет цели, мы можем навязать ей свои цели, и хотя история не имеет смысла, мы можем придать ей смысл”[14]. Как? Однозначно, не ставя глобальные конечные цели и не методом социально-политических ломок в истории.
Как показывает теория самоорганизации и о чем мы говорили, в точках бифуркации революционная перестройка структуры только в идеализированных случаях (такие случаи Эйлер изучал еще в семнадцатом веке) в новое состояние происходит мгновенно. В реальности же возникает быстро протекающий “революционный” процесс преобразований, причиной которого является существование критических значений внешней нагрузки или разрушения той или иной внутренней связи, приводящей к потере устойчивости (стабильности), квазиравновесия, в котором находилась система. Причем как следует из теории самоорганизации, что было показано выше, посткритическое состояние системы – непредсказуемо.
К числу бифуркационных точек относятся и революционные перестройки общества. И, если быть последовательными, то мы неизбежно прийдем к выводу о том, что результат любой революции, ее исход – т.е. конечное послереволюционное состояние общества непредсказуемо. Последнее утверждение является не только выводом теории, но и является эмпирическим убеждением: ни одна революция не достигла тех целей, ради которых она предпринималась. И причина здесь общая для всех катастрофических (бифуркационных) состояний. При переходе через катастрофическое состояние память системы резко уменьшается и в состоянии будущего превалируют всегда существенно непредсказуемые, т.е. случайные факторы. Поэтому любая революция, связанная с «мгновенной» ломкой структуры системы, действительно катастрофа с непредсказуемым исходом. И, как показала история, революция (в марксистском понимании) – это всегда человеческая трагедия независимо от того, начинается она сверху или снизу. Значит при выборе стратегии своего развития человечество всегда должно избегать кризисов системы. Вывод один: медленное постепенное реформирование общества, медленное и очень постепенное изменение всех характеристик общественной организации, когда экстраординарный этап развития общества (этот термин, как нам кажется, более соответствует действительности, чем революционные изменения) связан с решением отдельных задач и приводит к качественно новым изменениям в экономике, науке, технологии и т.д., но является результатом глобальных социально-политических перестроек структуры общественных систем. Иными словами, шаг за шагом, ставя отдельные, реальные и конкретные цели, решать возникающие проблемы или, воспользовавшись термином К.Поппера, стать социальными инженерами, проектирующими свой социальный дом.
Таким образом, мы вновь возвращаемся к точке зрения, что моральные и другие идеологические факторы, роль которых марксовым научным пророчеством отрицается, оказывают далеко идущее воздействие на ход истории. Одним из таких непредсказуемых факторов как раз и является воздействие на общество социальной технологии и политическое вмешательство в экономику. Социальный технолог и социальный инженер могут планировать конструкции новых институтов или преобразование старых институтов в новые, они могут даже планировать способы и средства осуществления таких изменений, но “история” не становится от таких действий более предсказуемой. Ведь все эти планы не относятся к обществу в целом и к тому же авторы этих планов не могут знать, будут ли их планы когда-нибудь осуществлены. Действительно, эти планы вряд ли когда-либо будут реализованы без существенных модификаций - частично потому, что наш опыт накапливается в процессе такого конструирования, частично же потому, что мы в ходе нашего развития вынуждены идти на компромиссы. Поэтому Маркс был совершенно прав, когда настаивал на том, что “историю” нельзя спланировать на бумаге, но общественные институты планировать можно, и они действительно планируются. Только планируя шаг за шагом общественные институты для защиты свободы, особенно свободы от эксплуатации, мы можем надеяться достичь лучшего мира”[15].
Поэтому, на основании всего вышесказанного, применительно к социальным системам правильнее говорить о реформировании, чем о революционном изменении последних, что можно наглядно показать на примере экономического развития. Остановимся более подробно на этом вопросе.
Реформа, по определению, данному в той же Новой философской энциклопедии, – это преобразование, изменение содержания отдельного социального (политического, экономического, культурного) объекта или процесса без изменения его формы (введение всеобщего избирательного права в рамках представительской демократии) или формы без изменения содержания (слияние или разделение министерств и ведомств), или содержательные и формальные изменения без преобразования тех или иных основ – общественных, экономических и др. отношений (отмена частной собственности человека на человека, т.е. крепостного права, без общего изменения форм собственности)[16]. Реформа – необходимый элемент социального изменения, эволюционный этап общественного процесса. Содержательность реформ определяет их радикальность, глубину и эффективность. Реформа – это способ введения инноваций, обновления, модернизации общества. Масштабы и глубину реформ характеризуют свойственную обществу динамику, его адаптивные способности, темпы роста и потенциал развития, а также наличные средства предупреждения и устранения противоречий и конфликтов.
В этом смысле, реформа или точнее система реформ могут служить альтернативой революции (либо контрреволюции), предупредить ее либо заменить, снимая предреволюционную ситуацию, но основная функция реформ – это взаимодействие с революцией или с эволюцией. Реформы могут объективно готовить революцию либо пытаться ее предотвратить (к примеру, либерализация и демократизация режима в пореформенной России ХІХв.). Социальные реформы (политические и прочие) неизменно следуют за революцией, они пересматриваются ею, входят в программные документы революционных и реформистских партий, о какой бы революции ни шла речь (социальной, политической, культурной, научной, технической и т.д.), к какой бы парадигме развития не обращалось бы общество, именно реформационный процесс осуществляет идеи революции, ее лозунги, декларации и программы. Системная совокупность последовательных реформ может стать равнозначной революции по масштабам и последствиям преобразований.
Реформа представляет собой целенаправленный рациональный процесс, включающий все обычные фазы любого преобразования: замысел нового объекта, целеполагание, выбор средств и методов, планирование в пространстве и времени, учет зависимых и независимых переменных и вероятностного характера процесса, группировку исполнителей, схему принятия решений и т.д. Поэтому реформы всегда проводятся сверху, правящими силами, властью и представляют собой составную часть политики, прежде всего государственной. Однако реформы, проводимые сверху, не всегда приносят желаемый результат. Примером, таких реформ являются политические реформы, которые намеривался осуществить Н.С.Хрущев в 60-е годы двадцатого века, прибегнувший к тоталитарным методам изменения тоталитарного режима.
Аналогичным примером проводимых сверху реформ и не получивших ожидаемых результатов является уже вошедшая в историю «шоковая терапия». Причиной её неудачи оказалось нарушение базисных принципов взаимодействия отношений между самоорганизацией трудовых коллективов и организующей ролью государства в формировании рыночного хозяйства. А как было сказано выше, необходимым условием развития социальных систем является взаимодействие самоорганизации и организации, что особенно отчетливо видно на примере развития рыночных отношений.
Идею самоорганизации в рыночных отношениях впервые высказал Адам Смит, который ввел метафору “невидимой руки”, формирующей порядок на рынке между спросом и предложением за счет механизма ценообразования. Такой принцип регулирования в кибернетике называют принципом отрицательной обратной связи, корректирующей и обеспечивающей динамическое равновесие системы. На этом принципе, обеспечивающем состояние гомеостаза, функционируют технические, биологические системы.
Ошибочность постулата о полной саморегуляции рынка пришлось признать во время Великой депрессии, когда правительство США во главе с президентом Рузвельтом предприняло ряд мер по стабилизации экономики.
Взаимоотношение рыночных сил и государственного регулирования и на сегодняшний день продолжает оставаться одним из принципиальных вопросов рыночной экономики, вызывающим бурные споры как среди экономистов различных направлений, так и среди политиков. По этому поводу на сегодняшний день существуют две основные точки зрения. С одной стороны, кейнсианцы проповедуют усиление роли государства в экономических процессах. По мнению Дж.М.Кейнса, постулаты классической рыночной экономики не отражают особенностей “экономического общества, в котором мы живем, и поэтому их проповедование сбивает с пути и ведет к роковым последствиям при попытке применить теорию к практической жизни”[17].
Однако, опыт административно-командной экономики в СССР показал неэффективность полностью централизованного планового управления. В отличие от этого рыночный спрос на товары и цена заставляют производителей искать наиболее рациональные и оптимальные способы производства товаров, что создает благоприятные условия для самоорганизации производителей, и в итоге способствует экономическому росту страны и повышению благосостояния общества.
Самоорганизация рынка легла в основу противоположного подхода к вопросу о регулировании рыночных отношений. В 80-х, 90-х годах ХХ века на авансцену вышли концепции, делающие ставку на рыночные силы в экономике, предпринимательство и поддержку государством именно этих сил: монетаризм, экономика предложения, неолиберализм. Ф.Хайек прямо связывает социально-историческую эволюцию с самоорганизацией и установлением расширенного спонтанного порядка, но расширенный порядок в его трактовке связывается исключительно с защитой частной собственности и конкуренции. Однако, как показывает практика, общество, базирующееся на частной собственности, также периодически испытывает экономические и социальные потрясения. И при таком подходе не учитывается, что система может регулировать сама себя в известных пределах. Поэтому теория Кейнса подчеркивает необходимость внешнего регулирования, вмешательства государства в действия рынка во время спадов производства, депрессии, кризисов. Таким образом, оба указанных подхода к проблеме экономического развития скорее дополняют друг друга, чем исключают. Следует также отметить, что в целом конец ХХ века характеризуется усилением роли государства в экономической сфере.
Реформы же, проведенные в нашей стране, явились полным подтверждением известной фразы Гегеля о том, что история учит тому, что ничему не учит. Исторические уроки экономического развития развитых стран Запада прошли мимо наших реформаторов.
Поэтому хочется напомнить основные моменты проведенных реформ.
Либерализация цен, проведенная в условиях монополизации экономики, препятствовала развитию свободной конкуренции, привела к взвинчиванию цен монополиями, и как следствие – резкое повышение инфляции и падение жизненного уровня основной части населения.
Массовая приватизация государственной собственности привела к тому, что в итоге эта собственность оказалась в руках приближенных к реформаторам лиц, а выгоды от неё оказались конвертированными в валюту в западных банках.
Макроэкономическая стабилизация с помощью жесткой кредитно-денежной политики не учитывала реального положения дел в микроэкономике.
“Демократические реформы” при проведении ваучеризации показали отсутствие продуманной у государства социальной политики. Между тем организующая роль государства, как показывает опыт восстановления рыночного хозяйства в Западной Германии, Испании, Южной Корее, становится необходимой при проведении социальной политики именно в период формирования полноценного рынка. Организатор “немецкого чуда” Л.Эрхард считал, что “экономическая политика может называться социальной только в том случае, если она способствует тому, что хозяйственный прогресс, повышение производительности идут на пользу потребителю”[18].
Если обратиться к практике проведения реформ в нашей стране, то главным препятствием для развертывания конкуренции и формирования свободного рынка были централизация собственности в руках немногих монополий, диктующих выгодные себе цены. Для населения наиболее ощутимыми являются действия так называемых естественных монополий, ведающих снабжением электроэнергией, газом, отоплением, средствами связи и транспорта. В условиях растущей инфляции они бесконечно повышали цены на предоставляемые услуги.
Переход к рыночной экономике сопровождался не только большой дифференциацией и неравенством в доходах, но и увеличивающимся числом людей, живущих за чертой бедности. В этих условиях особую актуальность приобретают меры по социальной защите населения, которые зафиксированы в Декларации прав человека. Государство должно было разработать социальную программу, способствующую наименее болезненному выходу из кризиса и переходу к цивилизованному рынку. Переход к нему делает особенно необходимым решение проблемы распределения доходов и социальной защиты населения. Однако органы государственного управления не сделали никаких выводов. Более того, по примеру частных компаний, они перешли к организации государственных финансовых пирамид, развал которых привел в августе 1998 к девальвации рубля, банкротству коммерческих банков и глубокому финансовому кризису.
И в итоге результат реформ: общество оказалось устраненным от обсуждения самых насущных проблем своего будущего жизнеустройства, а государство вне какого-либо контроля со стороны общества, которому обязано служить по всем демократически канонам. Поэтому государство, т.е. исполнительная власть, с одной стороны, и общество, с другой, оказались по сути разобщенными.
[1] Новая философская энциклопедия. В 4-х т. - Т. 3. - М.: Мысль. - С.248.
[2] Huntinton. Samuil. 1968. Political Order in changing societies. New Haven vole University Press.
[3] Штомтка П. Социология социальных изменений. – М., 1996. - С. 378-388.
[4] Кун. Т. Структура научных революций. - М., 1975. - С. 11.
[5] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2 изд. - Т.13. - С. 7.
[6] Большая Советская энциклопедия. - М.: Изд-во “Советская энциклопедия”, 1975. - Т. 21. - С. 545.
[7] Маркс К., Энгельс Ф. Соч.. 2 изд. - Т.4. - С.185.
[8] Большая Советская энциклопедия. - М.: Изд-во “Советская энциклопедия”, 1975. - Т. 21. - С. 547.
[9] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2 изд. - Т.3. - С. 32.
[10] Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5 изд. - Т. 31. - С. 133.
[11] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2 изд. - Т.8. - С. 80-81.
[12] Там же. - Т.7. - С. 86.
[13] ЛенинВ.И. Полн. собр. соч. - Т.11. - С. 103.
[14] Поппер К. Открытое общество и его враги. Т.2. Время лжепророков: Гегель, Маркс и другие оракулы. Пер с англ. Под ред. В.Н. Садовского. - М.: Феникс, Международный фонд «Культурная инициатива», 1992. - С. 308.
[15] Карл Поппер. Открытое общество и его враги. Т.2. Время лжепророков: Гегель, Маркс и другие оракулы. Пер с англ. Под ред. В.Н.Садовского. - М.: Феникс, Международный фонд «Культурная инициатива», 1992 . - С. 328.
[16] Новая философская энциклопедия. В 4-х т. - М.: Мысль. - Т. 4. - С. 44.
[17] Кейнс. Дж. Общая теория занятости, процента и денег. - М., 1976. - С.55.
[18] Эрхард Л. Благосостояние для всех. - М., 1991. - С. 154.